www.olgastepanova.ru (ОбществоведЕние)
Интеллигенция : конкуренция локализаций в символическом пространстве
Российская социология последнего десятилетия отмечена очередным обострением спора о содержании понятия интеллигенции. Но, в отличие от известной дискуссии вокруг сборника "Вехи" , проходившей в социально-философских кругах начала прошлого века, ныне он носит по-преимуществу латентный характер, проявляясь в плюрализме интерпретаций данного термина в различных исследованиях. В одних работах изучается положение современной отечественной интеллигенции и ее перспективы в связи с либерализацией экономики. В других авторы утверждают, что таких перспектив у интеллигенции вообще нет и быть не может, так как с переходом к рынку она неизбежно исчезает. А в третьих - без особых пояснений, то ли считая интеллигенцию уже отошедшим в прошлое социокультурным явлением, то ли желая вообще избежать какой-либо путаницы - и вовсе перестают упоминать о ней в стратификационном анализе общества.
Однако исследовательский суверенитет, право на свободное, но обоснованное формирование логико-понятийного аппарата не только не исключают, но, наоборот, повышают необходимость систематизации используемых подходов. Поэтому не иссякает и открытая полемика по теоретико-методологическим проблемам определения понятия интеллигенции. И это - действительно вопрос принципиальной важности, если речь идет именно о понятии, а не просто о термине, "общем имени", которым маркируют класс предметов той или иной природы по общему для него признаку (или их набору). Современная философия предельно четко разделяет понятие от общего имени по наличию или отсутствию концептуализации: понятие - это "…форма обобщения, своеобразная интерпретация общих признаков", тогда как общее имя - "просто их констатация,"1 своего рода условность, не требующая связи с более широкими контекстами. Переход ряда участников дискуссии к сравнительному анализу философско-теоретических основ существующих трактовок понятия интеллигенции, по существу, открыл новый этап в ее развитии. 2
Логичным продолжением темы, как представляется, будет взгляд на существующий разнобой в интерпретациях понятия "интеллигенция" как на проявление социогрупповой конкуренции в пределах символического (знаково-понятийного) пространства, в котором закладываются коды массового восприятия и поведения. Законы и механизмы использования символического пространства в целях макросоциального программирования достаточно подробно раскрыты в работах П.Бергера, М.Вебера, Дж.Дьюи, А.Зиновьева, Г.Лебона, Т.Лукмана, Г.Маркузе, А.Турена, М.Фуко и др. Среди прочих механизмов социального управления особую роль номинирования социальных групп выделил П.Бурдье.3
Основания для такой конкуренции очевидны: борьба в символическом пространстве - отражение межгруппового взаимодействия, для которого свойственно постоянное соревнование за реализацию "своего" варианта общественного развития. В настоящее время происходит заметная актуализация проблемы контроля над реальностью.
Как когда-то дискуссия об интеллигенции, начатая "Вехами", проходила в России на фоне незавершенной буржуазно-демократической революции 1905 года, результаты которой не устроили никого, а будущее всем виделось по-разному, так и нынешний всплеск разногласий по поводу интеллигенции вновь совпал с очередным глубоким затяжным общенациональным кризисом. Дело осложняется еще и тем, что политико-экономическая система, в которую с огромными издержками около десятилетия назад вернулась наша страна, как выясняется, сама находится не в лучшем состоянии.
К примеру, судя по выводам авторитетного специалиста по общецивилизационным процессам И.Валлерстайна, охватывающий ныне мир капиталистический тип экономики, утвердившийся за последние 150 лет в глобальном масштабе, достиг предельных возможностей в аккумуляции капитала и подошел к кризисному рубежу. (И.Валлерстайн усматривает в этом проявление действия "большого кондратьевского цикла"). Преодолеть ловушку инерционного развития можно лишь при существенной модификации данного типа экономической системы. Какой вид ей принять, сегодня как никогда - открытый вопрос.4 А потому неизбежно обострение всех форм конкуренции за моделирование истории, в том числе - в символическом пространстве.
В социальной практике продвижение определенного проекта будущего связано, прежде всего, с осуществлением социальной группой (или группами) захвата символического господства, позволяющего навязывать остальным группам выгодную для себя мировоззренческую картину. Одним из важных стратегических ресурсов при этом является внедрение в массовое сознание стереотипизированных понятий ("гипнотических дефиниций", по определению Г.Маркузе),5 к одному из видов которых относятся понятия, обозначающие социальные группы.
За несколько последних веков все более заметную роль в их производстве стала занимать наука. Многие обозначения, появившиеся в научных трактатах, плавно переходили в широкие слои общества, из метаязыка с его терминосистемами - в естественный язык, обыденную речь. Подданные короля внезапно осознавали себя "гражданами", мир делился на "эксплуататоров" и "эксплуатируемых", начинал формироваться "советский народ", переселенцы превращались в "мигрантов", избиратели - в "электорат" и т.д. Как можно заметить даже по короткому перечню понятий, активно задействованных в периоды крупных социальных трансформаций, в массовом сознании они получают более или менее интенсивную оценочную окраску, сформированную контекстом их употребления. Контекст же создается или породившей данное понятие концепцией, или, наоборот, ее оппонентами.
В свете сказанного выше значительный интерес представляет анализ перипетий, происходящих ныне в России с макрогрупповыми понятиями вообще и с понятием интеллигенции, в частности. Последнее объясняется тем, что речь идет о наиболее образованной части общества, лучше остальных подготовленной к восприятию и ретрансляции экстраординарных социокультурных "посланий". Внушаемые массовому сознанию представления о ней (уровне компетентности, честности и т.п.), ее роли в обществе - относятся к ключевым моментам процесса социального управления. А представления эти, как уже говорилось, самые разные, и за каждым - свои цели.
С началом либеральных реформ и дрейфом страны в сторону капитализма российское символическое пространство интенсивно пополнилось номинациями, предназначенными поддерживать в западном массовом сознании "картину мира", в которой превалируют монетарные отношения и выглядит незыблемым капиталистический уклад. Этому способствовало не только снятие прежних идеологических запретов, но и сближение реалий жизни, связанных с переходом к рынку, частной собственности и воспроизведению иных атрибутов капитализма. В широкий оборот вошли новые понятия, заместившие ранее популярные социогрупповые идентификации. Те, кого еше недавно в советской жизни называли "спекулянтами", "махинаторами" - стали именоваться "предпринимателями", "бизнесменами"; "бандиты" - "авторитетами" , "членами силовой группировки" и т.п. Тенденция в целом достаточно очевидна: внедренные наименования, в отличие от замещенных, уже не содержали оттенка морального осуждения деятельности инноваторов рыночной экономики.
Серьезный урон в битве за символическое преобладание понесла лексика марксизма-ленинизма. Произошло ее быстрое вытеснение на периферию общественного знакового пространства, она почти исчезла не только из СМИ, но и обихода научного сообщества. Анализировать текущие события в терминах "капиталисты", "буржуазия", "пролетариат" стало крайне непопулярным. Пожалуй, эти номинации сейчас гораздо чаще употребляют на Западе, особенно в странах Старого Света, чем в постсоветской России. Полное изменение статуса претерпела триада стратификационной схемы советского общества, где его субстрат ("трудящиеся") подразделялся на рабочий класс, интеллигенцию и крестьянство. Ранее, при институциональной поддержке государства данная схема претендовала на полный охват социума, но в 90-е годы, как известно, эта поддержка исчезла. Впрочем, ее наличие вряд ли могло изменить что-либо коренным образом: новое позиционирование социальных групп в российском обществе происходило настолько радикально и явно, что сокрытие данных явлений какими угодно силами идеологического контроля было заранее обречено на неуспех. Понятие "рабочий класс" в целом более остальных составляющих "триады" сохранило свое традиционное соответствие конкретному объекту в социуме. "Крестьянство" попало в зону пересечений с такими понятиями как "фермерство", "сельские предприниматели", "батраки" и др.
Ситуация с "интеллигенцией" оказалась гораздо драматичнее. С одной стороны, понятие продолжало активно действовать в эмпирическом анализе стратификационных процессов, развернувшихся с переходом к либеральным реформам. С другой - его отнесли к исчезающим из-за почти полного растворения обозначаемого им социального объекта. Чем объяснить подобное несходство мнений? Рассмотрим подробнее оба названных выше варианта истолкования понятия.
Первый вариант связан с тем, что за последние несколько десятков лет среди российских социологов "по уговору" сложилась традиция использования многозначного понятия "интеллигенция" преимущественно в одной из интерпретаций, обычно называемых "социологической". Опираясь на мнение В.Ленина, включавшего в интеллигенцию "всех образованных людей, …представителей умственного труда",6 к ней стали относить всех квалифицированных специалистов, получивших формальную сертификацию о специальном образовании, высшем или среднем. Конечно, при подобном подходе выделенный объект оказывается крайне диверсифицированным, и без концептуальной предзаданности трудно даже бесспорно определить, к какому именно разряду общностей он относится - социальных или номинальных. Поэтому вполне объясним непреходящий спор о том, что же, собственно, изучается - один из видов социальных общностей (слой, класс, "классовоподобная" группа), или, может быть, и вообще нечто из области общностей номинальных - крупная статистическая группа, лишь внутри которой возможно фиксировать группы социально-профессиональные.
Однако все это абсолютно не снижает правомерность научного изучения в социуме объектов и такого типа. Терминологическая многозначность снимается уточнением предметного смысла и выделением рабочего варианта понятия. Изучение общностей, выделенных на статистических основаниях (по уровню доходов, образования и др.), представляет собой ничуть не меньший интерес в познавательном плане, чем тех, что сконструированы по более сложным, как правило, идеологизированным комплексам показателей. Главное, чтобы аналитическая единица была обозначена в соответствии с требованиями научной логики. Социальный объект, названный "интеллигенцией" в приведенной выше трактовке, абсолютно им соответствует, так как для его идентификации определены достаточно четкие социально значимые параметры - работа на профессиональной основе, связанная со сложным умственным трудом в сфере материального и духовного производства, наличие специальной квалификационной сертификации. 7
Однако важно представлять не только конкретный смысл, в соответствии с которым локализован социальный объект в символическом пространстве, но и ту смысловую плоскость, в которой расположено обозначающее его понятие. В данном случае "интеллигенция" выступает как типичный элемент социально-профессиональной системы стратификации, а не сословной, классовой, этакратической или иной другой. 8
Определенную проблему представляют вопросы соотношения в символическом пространстве понятия интеллигенции в данной функционалистской версии не только с иными его интерпретациями, но и с другими широко используемыми ныне социостратификационными понятиями из западной научной лексики функционалистской же природы ("профессионалы", "специалисты", "белые воротнички", "служебный класс", "новый средний класс", "интеллектуалы" и др.). Четкое распределение всех их по своим смысловым плоскостям (то есть типам стратификационных систем) способно помочь разрешить возникающие сомнения о смысловых пересечениях или даже полных совмещениях. Не исключены совпадения и с понятиями, имевшими хождение в советской социологии. Приведем лишь некоторые примеры возможных сочетаний.
Так, понятие "профессионалы" ("professionals") у западных авторов имеет, по крайней мере, два смысла. В одном оно обозначает тех, кто на наемной основе, за регулярное жалованье или вознаграждение по договору выполняет определенную работу. 9 Его противоположность - понятие "любители" (например, "профессиональный музыкант", в отличие от "музыканта-любителя"). Другой его смысл полностью сходен с приведенной выше, наиболее распространенной в российской социологии трактовкой - как обозначение людей, занимающихся профессией, требующей высшего или полного среднего образования и специального обучения ( врачи, адвокаты, бухгалтеры и т.п.). И на русский в данном случае понятие "professionals" переводится как "квалифицированные специалисты", разделяя их при этом от административно-управленческого персонала.
В свою очередь, понятие "специалист" (specialist), как и в русском, иногда употребляется равнозначным понятию "эксперт"(expert). Это подразумевает не просто обладание формальной сертификацией знаний, но и компетентностью, подтвержденной практикой, достаточно продолжительной профессиональной специализацией в какой-то области. Например, "специалист по спектральному анализу".
"Служащие" - понятие, активно задействованное еще в советской социологии. К ним относились "работники нефизического, умственного труда, получающие фиксированный заработок (зарплату или жалованье)", в том числе часть интеллигенции, работающей по найму, за исключением лиц свободных профессий. В английском языке наиболее адекватным такой интерпретации является понятие "service class", введенное Р.Дарендорфом. Существуют и другие, более узкие обозначения - employee, clerc, official, servant и др., которые не обязательно предполагают наличие у этих групп служащих высшего или среднего специального образования. Так, "клерки" (clerks) - конторские служащие, отвечающие за ведение документации, высшее образование у которых может быть (особенно на госслужбе), а может и не быть. "Чиновники" (officials) - "люди, занимающие формальные должности в крупных организациях" , как в правительственных , так и другого вида (фирмы, профсоюзы и др.), от крупных до мелких - в зависимости о объема властных полномочий в рамках организации. И хотя они заняты умственным трудом, специальное образование, особенно - соответствующее области фактической деятельности , у них есть далеко не всегда. "Менеджеры" (managers) - управляющие, администраторы, организаторы производства, которых также не обязательно получили соответствующее профессиональное образование.
Вообще, отнесение к той или иной категории содержит большую долю условности и связано с определенными "правилами игры", принятыми в социологическом сообществе. (Например, задача для идентификации: к какой категории относится, к примеру, министр - чиновник, менеджер, специалист, интеллигент? Ответы, понятно, будут сильно зависеть от характера трактовки всех этих понятий и от анкетных данных респондента. Какое понятие будет выбрано для анализа, зависит от целей исследователя.) Если исходить из реального сочетания понятийных признаков и характеристик, то проблематичной в исследовательской практике выглядит также дифференциация специалистов от управляющих и даже от собственников, особенно, если речь идет об акционерах.
В западной литературе нет однозначности и в социально-профессиональном составе так называемых "белых воротничков" . Безусловно лишь, что под таким наименованием обычно подразумеваются служащие, работающие по найму и не имеющие производственной собственности.
Посмотрим, как соотносятся понятие интеллигенции в "социологической" трактовке, выделяющей объединяющими признаками уровень образования и характер труда, и "средний класс". Последний также имеет много интерпретаций, в основном, сводимых к неравенству на основе доходов и профессиональных занятий, что приближает данное понятие к социально-профессиональному типу стратификации. Но не исключено, что более логично размещать его в плоскости этакратической стратификационной системы, так как распределение групп по вертикальной иерархии производится, по сути, по суммарному показателю доступа к распределению общественных ресурсов.
К наиболее устаревшей версии, тем не менее активно использовавшейся до недавнего времени в нашей стране, относится сведение "среднего класса" к предпринимателям среднего и мелкого уровня. В более развернутом варианте , он делится на "старый средний" (представители малого бизнеса, фермеры, иногда сюда же относят офицерство и духовенство), и "новый средний", состоящий, в свою очередь, из двух слоев, образованных на различиях в уровне доходов. "Высший новый средний" - менеджеры и специалисты высокого класса, и "низший новый средний" - клерки, продавцы, учителя, медсестры и др. К сожалению, противоречия закрадываются даже в весьма авторитетные издания. Так, в "Социологии" Э.Гидденса, наряду с определением "среднего класса", приведенным выше, в глоссарии дано другое, усеченное его понимание, где он ограничен "белыми воротничками" и управленцами низшего уровня.
Заметим только, что все части "среднего класса" практически в любой трактовке не исключают наличие высшего и среднего специального образования. Приведем небольшой пример. Практикующий врач, специалист с высшим образованием, создавший свой стоматологический кабинет или клинику, становится представителем среднего или малого бизнеса, то есть входит в "старый средний". Он же, но работающий за зарплату в муниципальной или частной клинике, относится к категории "белых воротничков", наемных специалистов, а следовательно пополняет "новый средний". Но если в муниципальной клинике этот врач имеет дополнительный доход предпринимательского типа (частные консультации), а в частной клинике выступает не только как специалист, но и совладелец, один из акционеров? Иными словами - надо меть в виду, что "старый" и "новый" средний класс не всегда разделяются достаточно четко, почему многие проблемы их дифференциации разрешаются с большой долей условности.
Понятие "интеллигенция" в статистической интерпретации, ориентированной на уровень образования и характер труда, как видим, вполне сопоставимо с понятием "средний класс". Но не только. Если быть более точными - сопоставимыми с привлечением всей вертикальной шкалы стратификации, от высшего класса до низшего. Ведь представители интеллигенции, исходя из размеров власти, имущества, то есть возможностей распоряжаться ресурсами общества и его управлением, распределяются по всей представленной вертикали. Понятно, если речь идет о людях умственного труда с высшим или средним специальным образованием, то в настоящее время из них почти полностью сформирована вершина социальной пирамиды, они же составляют основную массу всех "этажей" средней доли и частично попадают в ее основание.
Остановимся еще на одном понятии, которое нередко воспринимается у нас практически как принятое в западной социологии синонимическое обозначение интеллигенции. На самом же деле это далеко не так. Однокорневой с ней термин "интеллектуалы" там традиционно используется для обозначения людей, проявивших высокие интеллектуальные способности в познании явлений духовной сферы (искусстве, философии). За интеллектуалами признается компетенция создавать этико-философский дискурс общества ("знание о знаниях", "мнения о мнениях"). "Интеллектуалы" - не просто самые высококвалифицированные "профессионалы" гуманитарной области. Функционалисты особо выделили их роль в обществе по ретрансляции в социум культурных ценностей и их творческую переработку (Т.Парсонс, Р.Мертон, Э.Шилз). Причем, названная функция осуществляется далеко не всегда на профессиональной основе, что никак не сказывается на ее качестве. К.Маннгейм, помимо культуртрегерства интеллектуалов, акцентировал внимание на их относительной независимости и критичности по отношению к господствующим мировоззренческим представлениям. Он считал их своеобразными "центрами систематизации" информации в обществе, нацеленными на обновление интерпретации мироустройства. Интеллектуалов чаще всего ассоциируют с университетской, студийно-художественной, журналистско-писательской средой, и именно в этом случае находят общие черты с российской интеллигенцией, понимаемой в "несоциологической", а "философской" интерпретации - как мыслящая часть общества.
Что касается самого понятия "интеллигенция", то западными авторами к реалиям западного же общества оно практически не применяется, хотя нередко используется для описания социоструктуры России, стран восточной Европы и "третьего мира". Вообще, за рубежом, особенно в англоязычной трактовке, понятие "интеллигенция" - отнюдь не "звучит гордо". В нем содержится некоторая толика негативной оценки, намек на чудаковатость и претенциозность данной социальной группы. Для примера - классическое английское определение интеллигенции: intelligentcia - "такая часть общества, которая может считаться (или считает себя сама) разумной и способной к серьезному независимому мышлению."10 Заметим, что "может считаться" и "считает себя сама" - далеко не то же самое, что "есть" и "является", особенно если утверждается наличие каких-то положительных качеств ( сравните: "он - мудрый" и "он считает себя мудрым")…
В этом контексте более понятным является и второе основное направление концептуализации понятия "интеллигенция", которое наблюдается в современной российской социологии. Использование западноцентристских культурологических подходов представляет интеллигенцию в качестве маргинального слоя образованных людей, "разрывающихся" между ценностями Запада и Востока, модернизмом и традиционализмом. Преодоление ими культурного конфликта в пользу западных ценностных стандартов однозначно рассматривается обязательным условием восходящей мобильности в рыночном обществе, и наоборот. При этом интеллигенция такой идентификационной модели в ходе аксиологического самоопределения оказывается обречена на самоликвидацию: "…она исчезает, распадается на подлинных профессионалов - ядро среднего класса и на деклассированную, переходящуе в низшие общественные слои часть".11
В данном случае на российскую действительность были весьма оправданно наложены теоретические схемы социологов чикагской школы (Р. Парка, Э.Стоунквиста и др.), занимавшихся проблемой "культурного конфликта", в результате которого порождаются невротизированные маргинальные личности. По существу, в данных исследованиях анализировалась степень социально-психологической адекватности мировых трудовых ресурсов требованиям расширяющегося капиталистического производства, задачам глобальной американской экономической экспансии, а также выявлялись примерные объемы протестного потенциала населения. Работы в этом направлении начались сразу по окончании Первой мировой войны, когда произошедший за время ее хода переток капиталов из Европы в Америку положил начало выходу последней к нынешнему доминированию на планете. В качестве своего рода мониторинга реакций мирового населения на развертывание данного процесса, такие исследования продолжались практически на протяжении всего ХХ века .
Поэтому вполне логичным выглядит название, выбранное на исходе 80-х для своей книги о российской интеллигенции известным социальным философом М.Гефтером - "Маргиналы в Маргиналии". 12 Его вгляды и сегодня пользуются высоким авторитетом среди сторонников радикального варианта либерализации в России. (К слову, среди его учеников и последователей - ведущий эксперт политического руководства страны в области управления массовым сознанием Г.Павловский).
На смену исчезнувшей интеллигенции, по мнению приверженцев трактовки интеллигенции как жертвы порождения болезненного вхождения отсталой страны в "цивилизованный мир", должен придти "средний класс". В отличие от интеллигенции, он обычно наделяется следующими характеристиками: "встроен в свое время", "любит свободу", не страдает народолюбием, обладает "волей, бескомпромиссностью, отсутствием особой тяги к рефлексии". 13 (На последнее замечание, на наш взгляд, стоит обратить особое внимание: примечательное требование - не мыслить).
Нетрудно заметить, что в качестве эталона здесь взят в самом гипертрофированном виде именно тот тип человека, который в мировом обществоведении считается одним из опаснейших порождений западной цивилизации. У него много имен, но общая суть - снижение человечности, утрата духовного измерения, способности различать добро и зло, возрастание автоматизма реакций, полная подчиненность миру вещей. Г.Маркузе квалифицировал его как "одномерного человека", сформированного давлением потребностей индустриальных технологий. А.Зиновьев обобщил наиболее яркие черты представителей западной цивилизации, выделяемые практически всеми исследователями, термином "западоид". Среди них - склонность к индивидуализму, развитый интеллект, предприимчивость, изобретательность, расчетливость, стремление к лидерству, умение манипулировать другими в своих интересах, авантюристичность, чувство превосходства, самодисциплина, эмоциональная глухота, неискренность и т.п. 14 Активизация воспроизводства такого человеческого типа была связана с экономикой, расширяющейся за счет колониальной экспансии и нацеленности на внеморальное отношение к местному населению.
По сути, окончательное превращение в "одномерного человека", "западоида" - удача, с точки зрения наших адептов либерализма, которая доступна лишь для "лучшей части" прежней интеллигенции страны. В итоге национального катаклизма достойного по западным меркам стандарта потребления достигли около 5% населения страны. 15 Массового состоятельного среднего класса из образованных людей не получилось. По мнению тех, кто считает рынок идеальным инструментом естественного отбора лучших специалистов и их материального стимулирования, подвело качество российской интеллигенции, ее низкая профессиональная компетенция.
О том, что это далеко не так, нагляднее всего свидетельствуют прошлые достижения страны в экономике, технологиях, образовании, здравоохранении, культуре. В гораздо менее комфортных в сравнении с Западом климатических и материальных условиях для подобных успехов требовался значительно более высокий профессионализм. Легенду о низком профессионализме отечественной научной, инженерно-технической интеллигенции , в частности, развеивает и непреходящий спрос на российских специалистов на высококонкурентном мировом рынке "мозгов".
Известная критика недостаточной общей культуры новоиспеченного слоя, которая будто бы мешает ему быть "настоящей интеллигенцией", отчасти, может быть, и верна. Но в целом с ней нельзя согласиться. Действительно, грандиозные, но прекраснодушные просветительские планы, разработанные сразу после Октябрьской революции А.Луначарским и Н.Крупской , в конце 20-х годов оказались свернуты в предвидении надвигающейся войны, а на поток поставлена подготовка специалистов для оборонной промышленности. Это затормозило гуманитарное развитие народной интеллигенции. Кроме того, человеческий опыт показывает, что овладение культурным капиталом начинается в детском возрасте в семье, что делает его делом не одного поколения. Как следует из известной английской поговорки, джентльменами становятся, только имея три высших образования - собственное, отца и деда. Поэтому требовать от интеллигенции в первом поколении культурного уровня Д.Лихачева - такой же нонсенс, как ожидать от семени сразу плодов, минуя все неизбежные и необходимые стадии. Однако уже в 60-80-е годы дети и внуки тех, кого А.Солженицын не без презрения назвал "образованцами" (вряд ли случайно чуткий к слову писатель выбрал такое, что имеет созвучие с "оборванцами"), вполне и на высоком уровне освоились в сфере мировой культуры. Но вот что они из нее почерпнули, на пользу ли своей стране и народу - отдельный вопрос.
Не будем останавливаться также и на справедливости мнения о чуть ли не автоматической связи между профессионализмом и доходами при рыночной экономике. У западных социологов, к примеру, на основании эмпирического анализа, совсем иные данные: решающим фактором карьеры и роста доходов специалистов служит не пресловутый "профессионализм", а социальное происхождение, статус родителей, сложившиеся семейные связи. 16 Вовсе не железная на деле и взаимосвязь цепочки "профессионализм - доходы - качество ", о чем уже свидетельствует и личный опыт российских граждан, столкнувшихся с низким качеством товаров и услуг "дорогих" фирм, клиник, учебных заведений, госаппарата, заполненных специалистами с дипломами всех мыслимых видов и научнымистепенями.
В то же время в нашей стране особый исследовательский интерес не может не вызывать проблема наличия мотиваций к высококвалифицированному и добросовестному труду при низкой его оплате. С точки зрения адептов целерационального действия, совершенно необъяснимо, почему за мизерную зарплату продолжают качественно выполнять свою работу офицеры армии и флота, преподаватели государственных школ и вузов, муниципальные медики, сотрудники научных учреждений и проч., и проч. Не иначе - снова проявление странностей "русского характера", чудаков "не от мира сего", не способных или не желающих действовать по его нормам.
Примечательно, что негодование против интеллигенции и стремление поскорее избавиться от нее как понятия, высказывают те самые люди ("демократы", "сторонники либерализации экономики"), которые с началом горбачевской перестройки апеллировали к этой самой интеллигенции как к "лучшей" части народа. Теперь не редкость встретить в литературе данного направления крайне уничижительные определения тех, кто не вошел в когорту "преуспевших": "вечные неудачники", "быдло", "люмпены", "биомасса"…
И все же, авторы приведенной выше интерпретации понятия "интеллигенция" хотя бы аргументируют свой прогноз об исчезновении интеллигенции: безынициативная, неприспособленная к борьбе за место под солнцем, она будет аннигилирована жесткими излучениями капиталистической экономики. Но нередко от использования понятия отказываются без дополнительных объяснений даже там, где, казалось бы, ему есть место: в обширных социологических словарях, в работах по стратификационному анализу российского общества ХХ века . 17
В целом представляется мало обоснованным стремление так или иначе полностью вытеснить из научного анализа термин "интеллигенция", заменить его на другие, гораздо менее проработанные в теоретическом отношении понятия. Во-первых, закрытие прежней эпохи и начало новой с чистого листа нарушит преемственность представлений о динамике развития социальных групп, исследованных ранее под номинацией "интеллигенция". Между тем, в период главенства интеллектуальных технологий вопрос о качестве распоряжения наличными интеллектуальными ресурсами со стороны общества, становится одним из основных показателей его эффективности. В свое время данные о снижении практической востребованности знаний и уровня жизни интеллигенции-специалистов были расценены как явный симптом утраты страной динамизма развития, растущего технологического отставания. Все это оправдывало переход горбачевского руководства к попытке ускорения социально-экономического развития, развившуюся в политику "перестройки". Исследования последних лет несомненно свидетельствуют, что в целом положение интеллигенции в стране не только не улучшилось, но на несколько порядков ухудшилось. При подобных результатах стремление "рассыпать" интеллигенцию по другим группам, ликвидировав ее как преемственное операциональное понятие, выглядит стремлением затушевать масштабы произошедшей за годы реформ вынужденной депрофессионализации, связанной с подрывом национальной экономики, свертыванием наукоемких производств. А ссылки на слабый профессионализм в качестве объяснения социальной деградации массового слоя специалистов, как уже говорилось, трудно объяснить иначе, чем желанием завуалировать опасный для общества процесс деиндустриализации.
Но если, как выясняется, понятие интеллигенции и в устоявшейся в российской социологии за многие десятилетия интерпретации вполне применимо к рыночным условиям ( в самом деле - разве при капитализме, тем более в эпоху информационных технологий, исчезает умственный высококвалифицированный труд? ) и сопоставимо с длинным рядом принятых в западной социологии стратификационных единиц, чем можно объяснить наблюдаемые попытки полностью вытеснить его за пределы символического пространства?
Скорее всего, причина в том, что понятие "интеллигенция", несмотря ни на что, продолжает нести дополнительную мощную смысловую нагрузку, своего рода "память прошлого", которая диссонирует с нынешним состоянием символического пространства. И дело не только в воспоминаниях о былых заслугах интеллигенции в области культуры, науки и просвещения, ее нравственно-этических победах. За последние годы социологами не раз поднимался вопрос о необходимости вернуться к пониманию социально-политической, идеологической миссии интеллигенции в обществе, о более четком определении ее социетальной ф у н к ц и и , месте в управлении обществом, властных отношениях, что позволяло бы уточнить границы обсуждаемой общности.
А так как социальные аспекты "производства идей", критического дискурса достаточно хорошо разработаны западными авторами, в частности, К.Маннгеймом и Э.Шилзом, произошло естественное сближение с их подходами. В результате некоторые российские исследователи интерпретируют понятие интеллигенции как синоним "интеллектуалов". Кратко обобщая - функции интеллектуалов-интеллигенции подразумевали деятельность по передаче и производству культурных ценностей, а также обобщению и критическому анализу социального опыта. Исходя из этого, к интеллигенции должны были причисляться лишь те представители умственного труда, которые профессионально заняты интерпретацией общественного бытия, внедрением выработанных представлений в массовое сознание. В концепции А.Зиновьева сходная категория лиц, работой которых является обработка сознания членов общества для обеспечения его существования и выживания, названа "идеологами". 18 Причем, этот автор особо подчеркивает отсутствие в их деятельности сверхальтруизма, связанного с целями развития и совершенствования сознания людей. Скорее, наоборот - задачей "идеологов" является производство усредненного варианта личности. Если К.Маннгейм в своих "интеллектуалах" выделял нонконформистские черты, то российские исследователи в целом больше акцентируют в деятелях идеосферы включенность в поддержание действующих механизмов, исполнение ими роли "бюрократии" духовной жизни социума.
С точки зрения конкуренции на символическом поле, подобная трактовка интеллигенции весьма серьезно затрагивает интересы групп, которые на нем доминируют. Для них уж лучше продолжать видеть в таковой специалистов различных производственных отраслей и выдвигать разные версии о соответствии или несоответствии их рыночной экономике, чем концентрировать внимание на манипулятивных функциях интеллигенции, представляя ее своего рода "агентами Матрицы". Рост программируемости современного общества естественно обостряет интерес к организации процессов регуляции сознания его членов. Поэтому дополнение понятия "интеллигенция" локализациями в новой смысловой плоскости - стратификационной системе знаково-символического типа - выглядит делом важным и своевременным, открывающим интересные, хотя во многом и проблематичные исследовательские перспективы.
На этом, собственно, обзор основных современных интерпретаций интеллигенции можно было бы и завершить. Но для понимания динамики процессов на символическом поле необходимо сравнение текущего состояния определенного понятия с его прошлыми аранжировками, вплоть до момента появления и предысторией зарождения. Только таким образом возможно реконструировать целостное представление об объекте, который в разных вариантах своего понятийного отражения способен демонстрировать не только отдельные свойства, но и фазы своего существования. Понятие, зафиксировав объект в некотором первоначальном состоянии, на протяжении времени способно обогащаться новой информацией о его развитии. В итоге порой создается иллюзия появления новых объектов (как в череде изображений одного и того же человека в младенчестве, молодости и старости). Не произошло ли нечто подобное и с "многоликой" интеллигенцией?
Обратим внимание лишь на некоторые факты из истории понятия, которые, как представляется, позволяют увидеть главный вектор смыслового перемещения его интерпретаций.
Понятие было "запущено", как считают, в 70-е годы ХIХ века популярным в то время писателем П.Боборыкиным, внимательно исследовавшим человеческие типы новой эпохи в России: разворачивающегося во всю мощь капитализма. Интеллигенция, представляющая "мыслящих людей", в его романах выступала обличительницей существующих порядков, социального паразитизма дворян-землевладельцев, чиновничества, "оевропеившихся купцов" - национального варианта буржуазии. При этом ее позиция основывалась не только на моральных соображениях, но и на базе передовых для того времени научных представлений о законах развития истории и общества, где прогресс ассоциировался с продвижением к социализму. Понятие интеллигенции, таким образом, возникло как элемент культурно-символической стратификации, разделяющей "посвященных" и "профанов". Сфера знаний -философия истории и общества, социальное целеполагание. Понятие интеллигенции тогда и некоторое время спустя имело совершенно четкую социально-политическую атрибутику - просоциалистические взгляды.
И этот ее признак в начале ХХ века для многих был еще достаточно очевиден: в целом интеллигенцию как социальную группу идентифицировали по признаку приверженности идеям социализма в самом широком смысле, вне зависимости от конкретного "партийного"-идеологического их оформления. В "веховском" сборнике П.Струве, считавший первым интеллигентом в России М.Бакунина, заявлял: "Восприятие русскими передовыми умами западноевропейского атеистического социализма - вот духовное рождение русской интеллигенции…"19 "До рецепции социализма в России, - по его мнению - русской интеллигенции не существовало, был только "образованный класс" и разные в нем направления". 20 Хотя уже тогда наметилась и тенденция смешивать между собой понятия образованного слоя и интеллигенции, придавать последней не идеологический, а профессионально-технический оттенок.21 А так как начало российской образованности многие, в силу своих представлений об образовании только в его западноевропейском, "техницистском" варианте, относили лишь к петровской эпохе - соответственно и возникновение российской интеллигенции привязывали к этому времени. Позже данная точка зрения фактически станет преобладающей, воплотившись в интерпретацию интеллигенции как специалистов .
Но и в тот период ряд авторов предпочел отнести основы групповой общности интеллигенции не к материально-производственной деятельности, а к производству в области сознания, и видел в ней даже не группу, а своего рода институт идеосферы общества. Одной из важнейших функций этого института представлялось поддержание в народе социальной памяти, внесение культурно-исторического сознания в массы для осуществления перехода от "досознательного" исторического периода национальной жизни к "сознательному". Для реализации таких целей П.Милюков, например, и считал необходимым "тот мыслящий и чувствующий аппарат нации, который называется ее интеллигенцией". 22 Время появления таковой он связывал с усложнением всех сторон жизни общества, ростом культуры, повышавших в целом спрос на профессиональный "интеллигентский труд",23 то есть примерно с переходом от феодализма к капитализму.
Некоторыми высказывалось - и, как представляется, весьма обоснованно - предположение об универсально-историческом характере интеллигенции. Так, Н.Гредескул полагал, что она "в смысле "ума" и "понимания" , так же как в смысле "нравственной чуткости", существует, конечно, у всех народов и во все времена". 24
Примечательно, что участников дискуссии об интеллигенции начала ХХ века, практически не интересовали те представители образованного слоя, которые проигнорировали миссию социалистического или абстрактно-культурного "профетизма" и оказались в стороне от идеологических баталий. Самоустранение такого рода ("пофигизм", как это назвали бы сегодня), предпочтение готовой философии "обывательства" попыткам осмысления реальности и отказ от борьбы за ее изменение к лучшему в соответствии со своим идеалом - все это для российских исследователей того времени практически исключало возможность рассматривать подобную категорию людей в разряде интеллигенции. Не относились к критериальным признакам принадлежности к ней и высокие моральные качества личности. Наоборот, отдельные авторы резко критиковали как раз моральный облик российской интеллигенции, обвиняя ее в безответственности, цинизме, самомнении, нетерпимости, паразитизме, профессиональной недобросовестности, антипатриотизме, антигосударственности, бездуховности и т.п.
Однако даже противоборствующие стороны примерно одинаково располагали понятие интеллигенции в символическом пространстве, относя его к измерению, отражающему идеологические процессы в общественном сознании. Более того, из их множества был выделен один, отличающийся уникальной спецификой: поиск наиболее эффективных путей гармонизации социальной реальности с миром социальных идеалов и идеалов вообще. И хотя в среде тех, кого относили в то время к интеллигенции, мнения о том, как этого добиться, существенно разошлись, всю ее идентифицировали с более или менее жесткой духовной и политической оппозицией существующему порядку, а вовсе не с идеологической обслугой его. Хотя имелась, безусловно, и таковая, причем составленная из людей не менее образованных.
Обращает на себя внимание факт, что разброс мнений о роли интеллигенции, высказанных в дискуссии почти вековой давности, был шире, чем сегодня. От утверждений в необходимости интеллигенции следовать по стезе "профетизма", социально-утопического пророчествования, религиозного или политического инакомыслия - до ориентации на курс "профитизма", с активным включением в гонку за прибылью, личным обогащением, с полным сознательным приятием правил жизни "мира сего". Последний вариант, по мнению его сторонников , благополучно приводил бы к исчезновению интеллигенции с помощью ее "обуржуазивания". Как писал об этом П.Струве, у них была надежда, что в процессе экономического развития она "органически стихийно втянется в существующий общественный уклад, распределившись по разным классам общества".25 Так что в межреволюционный период вопрос о судьбе интеллигенции ставился в зависимость от ее отношения к капитализму: критическое - сохраняло ее как общественный феномен, а лояльно-апологетическое - уничтожало.
Сегодня отношение к социальной проблематике практически не упоминается среди возможных критериев принадлежности к интеллигенции. Изначальная трактовка понятия оказалась вытесненной совершенно иными. Как и почему это произошло?
Обратиться к генезису термина, на наш взгляд, стоит не из одного чистого любопытства, а потому что его введение в оборот означало выделение в социуме (эмпирически - российском, теоретически - любом другом) весьма специфической системы стратификации. Внешне она проявлялась в дифференциации людей по типу отношения к проблемам совершенствования человека и общества в соответствии с гуманистическими идеалами, сопряженными с высшими трансцендентными ценностями. Отсюда - стремление сторонников подобного мировоззрения содействовать расширению образования среди населения (причем, не просто узкопрофессионального, а общегуманитарного), повышению уровня жизни бедных слоев, уменьшению социального расслоения, более справедливому распределению доходов. Это неизбывное, "программное" народолюбие тех, кого обозначили "интеллигенцией", вызывало острую критику со стороны их оппонентов на протяжении всего периода ее существования. "В ее душе любовь к б е д н ы м обращается в любовь к б е д н о с т и . Она мечтает накормить всех бедных, но ее глубочайший неосознанный метафизический инстинкт противится насаждению в мире действительного богатства". 26
Показательно, что современные критики подобного отношения к общественной жизни, сторонники исчезновения интеллигенции и превращения ее "лучшей части" в профессионалов, повторяют такую оценку почти слово в слово. А худшее из обвинений бывшей советской интеллектуальной элите в том, что она "осталась в границах социалистического мировосприятия" и до конца не осознала, что " социализм есть губительная общественная энтропия, неизбежно ведущая к деградации". 27 Правда, по мнению других исследователей, в этом отношении беспокоиться уже не о чем. В своей последней книге А.Синявский отметил не просто равнодушие современной российской интеллигенции к общественным проблемам, бедственному положению значительной части общества, но презрение и ненависть к "народу", сочетающиеся со страхом перед ним.28
Но вернемся к истокам возникновения понятия.
Говоря о происхождении понятия "интеллигенция" обычно отсылают к латинским корням слова: intelligens (понимающий, знающий, умный) или intellectus (познание, понимание, рассудок). Заметим, что для обозначеннного им явления, объекта, почему-то не было взято сходное по значению известное латинское прилагательное sapiens (разумный, рассудительный, знающий), а выбор пал на производное от глагола intelligo - воспринимать, понимать, знать. Старая форма его (interlego) - гораздо более "говорящая": inter - взаимно, между, lego - собирать. Означенное ей действие определенно ассоциируется с процессом сборки головоломки, когда бессмысленные по отдельности детали в определенном порядке вдруг дают связную картину.
Как раз об этой способности сознания восстанавливать из хаоса разрозненных частей целостную идею, "умозрением" адекватно воспроизводить замысел Абсолюта не только относительно природы, но и человека, говорилось в работах немецких философов-идеалистов, ставших необыкновенно популярными среди российской интеллектуальной элиты 20-30 годов ХIХ века. "Интеллигенция" - одно из центральных понятий системы трансцендентального идеализма Ф.Шеллинга, близкое к понятию "нус" (ум) древнегреческих авторов, которое возводило познавательную способность человека в ранг самопознания высшего разума через человеческий. В примитивном варианте интеллигенция, по Шеллингу, бессознательно познает окружающий "природный" мир через созерцание, но она способна и к сознательной деятельности - в созерцании и познании идеального мира. 29
Утверждая чрезвычайно высокий статус познавательной способности человека в сфере высших законов бытия, философия Фихте, Шеллинга, Гегеля требовала от мыслящей личности не только умственной, но и поведенческой активности. От внутренней свободы, через внутреннее ощущение истины - к волевому поступку, изменяющему сложившийся порядок. Не вечная рефлексия, разрывающаяся между гамлетовским "быть или не быть", а требование - "будь!"30 "Идеи, - писал Ф.Шеллинг, - до которых возвысилось наше умозрение, перестают быть предметом досужих занятий…; они становятся законом нашей жизни…" 31 Жить идеями, стремиться к их претворению в жизнь - и стало заветом русской интеллигенции. "Интеллигенция не есть социальный класс… - справедливо заметил Н.Бердяев. - Интеллигенция была идеалистическим классом, классом людей, целиком увлеченных идеями и готовых во имя своих идей на тюрьму, не каторгу, на казнь." 32 Но, конечно, подразумевался совершенно определенный род идей - только таких, где "правда-истина будет соединена с правдой-справедливостью". 33
Антитезой "интеллигенции" в контексте оценки взаимоотношения личности и мира идей, в том числе - идей о лучшем социальном устройстве, являлось понятие "мещанство". Вместе они и покрывают все анализируемое в социально-политическом, духовно-религиозном и культурном ключе общество. Противоположность интеллигенции и мещанства теоретики первой, по замечанию того же П.Милюкова, считают принципиально важной: "Интеллигенция безусловно отрицает мещанство; мещанство безусловно исключает интеллигенцию". 34 Для социолога, как он считал, надо понимать постепенность перехода от одной группы к другой через полутона, что однако не опровергает их существования на "полюсах" в концентрации, чистом, идеологизированном виде. В таком сочетании и взаимной непримиримой борьбе эта пара противоположностей хорошо известна из русской литературы ХIХ- ХХ веков, глубоко и чрезвычайно пристально изучавшей процессы духовной жизни общества.
Конструкция "интеллигенция - мещанство" в некоторой степени на новом витке истории типологически сменила возникшую в период феодализма антагонистическую пару "благородное сословие - подлое сословие". И ранее, и сегодня благородство и подлость синонимически обозначают высокие или низкие морально-этические качества человека. Поэтому людям "благородного происхождения" социальные нормы предписывали соблюдение кодекса чести, ориентацию на некоторые идеальные ценности , прежде всего, касающиеся вопросов государства и религии. От "подлого сословия", как зависимого и несвободного, ничего, кроме повиновения установленным порядкам, не ожидалось. Разумеется, подобная меритократическая версия оснований стратификации общества была создана его верхами с целями легитимации своего господства. Но в ней была заложена и сильная доза самовнушения, настраивающего в идеале на действия в интересах крупных сообществ, а не только в интересах личной выгоды. Реальность, особенно на излете феодализма, далеко не соответствовала идеалу, однако в ранние его времена, рыцарский период, строгое подчинение "кодексу чести" сыграли большую роль в кристаллизации будущей мировой национально-государствнной структуры.
Начало перехода в России от феодальной системы к капиталистической ознаменовалось появлением новой категории людей "чести и совести", "аристократов духа" - "интеллигенции" и , соответственно, разряда тех, чьи мировоззренческие запросы не выходили за рамки меркантильных материальных интересов ("мещанство"). Стоит напомнить, что в России ХIХ века "мещанин" был синонимом западноевропейского "буржуа" (почему, к примеру знаменитая пьеса Мольера "Le Bourgeois Gentilhomme", где речь идет о разбогатевшем торговце, была переведена именно как "Мещанин во дворянстве".) Само понятие "мещанство" пришло в русский язык из Польши и приграничных с ней российских областей, в которых так со времен средних веков стало называться свободное городское население, занятое ремеслом и торговлей.( "Буржуа", "бюргер" - тоже, собственно, означают "горожане", от "бург", город. ) В данных слоях происходил все более полный разрыв с крестьянской традиционалистской "этикой пропитания", усиливались эгоистические, индивидуалистические мотивы и интересы, росла тяга к стяжательству. А сохранение ориентации на "традиционализм", в том числе - "традиционное потребление", а значит и отсутствие стремления к расширенному производству и накоплению капитала, М.Вебер назвал "первым противником" "духа" капитализма.35
Еще в середине ХIХ века А.Герцен в статье "Концы и начала" сделал вывод, что "мещанство - окончательная форма западной цивилизации", приводящая к забвению общечеловеческих проблем, ограничивающая их "интересами торговой конторы и мещанского благосостояния". Сходными мыслями о резком снижении статуса духовных интересов в новое время делились и некоторые западные социологи, например, последователь О.Конта Дж.Ст.Милль. Продолжая эти размышления, Д.Мережковский в самом начале ХХ века ставил вопрос так: " Мещанство, не побежденное Европою, победит ли Россия?" И "Грядущим хамом", воплощением антихриста, он называл отнюдь не российские беднейшие слои, как иногда можно услышать, а буржуазное большинство западных стран. 36 Он верил, что "хама Грядущего победит лишь Грядущий Христос". 37 Но, в отличие от А.Блока, никого в "венчике из роз" впереди революционных масс в 1917 году, не увидел.
Религиозная подоплека внешне атеистической идеологии открылась тогда далеко не всем. А ведь именно таким образом проявила себя новая религия машинного века, обещавшая всем нуждающим и страждущим "Царство Божие" на земле. О религиозной основе деятельности внешне атеистической российской интеллигенции одним из первых написал еще в "Вехах" Н.Бердяев. То же самое он скажет позже в эмиграции о большевистской революции.
Интеллигенция в России появилась как итог социально-религиозных исканий, как протест против ослабления связи видимой реальности с идеальным миром, который для части людей ощущался как ничуть не меньшая реальность. Ее предшественники вошли в историю под другими наименованиями, как правило, связанными с мистико-религиозными движениями за истинную веру, очищение человеческой природы, борьбы с ее греховностью, против культа наживы, за социальную справедливость, братство и т.п. В массовых слоях они приобретали форму сектантско-еретических, реформационных движений, в верхах - вид масонских организаций, мистических, научно-философских, литературно-художественных кружков и т.п.
Российская интеллигенция стремилась во что бы то ни стало избежать полного втягивания страны в зону абсолютного господства "золотого тельца", ведущего к отказу от духовных приоритетов. Под лозунгами социализма в лице большевиков она создала, в конечном итоге, парадоксальную концепцию противостояния неокрестьянского традиционализма в форме "пролетарского государства" - капиталистическому модернизму. Но после социалистической революции в России пророческая миссия интеллигенции считалась выполненной, критики действительности и предсказаний какого-либо иного будущего, чем было определено установленной доктриной, от нее не только не ожидали, но прямо запрещали. Профетическую роль полностью взяла на себя партия, "ум, честь и совесть эпохи", узкий круг ее высших идеологов, а всей остальной интеллигенции были оставлены лишь вспомогательные функции квалифицированных специалистов на производстве и в идеосфере. Так было девальвировано понятие интеллигенции в советский период. И это закономерно: для стабилизации общества далее от нее требовалось работать на обслуживание выношенной и ранее любимой мечты о социализме. Прежняя идейная оппозиция получила шанс насколько возможно ее материализовать. Но неизбежные искажения, сопутствующие соединению идеологии с практикой, делали необходимым корректировать курс с помощью хотя бы редкой активности профетической мысли. Вместо нее закосневший идеологический центр партии в конце концов выдал прописи либерализма, которые давно пересмотрены многими интеллектуалами Запада. Но и они были с энтузиазмом восприняты советской интеллигенцией, истосковавшейся без всяких прогрессистских идей, как долгожданный ориентир движения в будущее. Правда, довольно быстро наступило и массовое разочарование в таком будущем, контуры которого проявились в настоящем: по организации социума страна фактически откатилась в средневековье, с делением на крупные и мелкие феоды, ресурсы которых ( в том числе человеческие) контролируются военно-экономическими группировками.
Можно ли назвать профессионалов либеральной мысли и им сочувствующих интеллигенцией? С точки зрения первоначального смысла данного понятия, подразумевающего цели духовного роста и гармонизации общества - разумеется, нет. Конечно, с большой натяжкой можно предположить, что и у них замыслы были именно такие, но вот , увы - не получилось. Но каковы бы ни были замыслы, всякая теория, проверяется практикой. Либеральная идея в короткие сроки привела страну к катастрофическим результатам , которые даже иностранные эксперты нередко сравнивают с поражением в крупной войне. В нашей стране у нее есть некоторое число убежденных приверженцев, хорошо оплачиваемая масс-медийная обслуга, но на развитие общества, мягко говоря, она не работает.
Идея социализма, напротив, в отведенный ей срок жизни себя исторически оправдала. И дело не столько в пресловутом "повышении благосостояния трудящихся", и не в невиданном раньше росте образованости, общей культуры многих народов, хотя и это - несомненная и немаловажная правда. Надо отчетливо понимать, что именно благодаря установившемуся тоталитарному режиму в СССР и подпитываемой социалистическим мифом пассионарности его граждан удалось предотвратить глобализацию по-гитлеровски. При примерно равном уровне вооружений тоталитаризму в состоянии противостоять только тоталитаризм. Демократические режимы не в состоянии обеспечить аналогичную степень мобилизации населения и позволить сопоставимые масштабы жертв. Страны Западной Европы, если вспомнить, сдались одна за другой, а шествие вермахта на время смогло приостановить лишь море. Вот и сегодня супермогущественные державы видят для себя серьезную угрозу в государствах, несравненно более слабых в военном отношении, но с тоталитарными режимами.
В прежнем виде, конечно, идею о построении социализма и коммунизма возрождать абсолютно бессмысленно, так как со времени ее появления знания о мире и обществе ушли далеко вперед. В принципе, в марксистско-ленинском варианте она уже начала устаревать с начала ХХ века: открытия в области квантовой физики, природы человеческого сознания, космоса показывали устройство разных уровней бытия несравенно более сложным и тонким, чем это представлялось ранее, в период создания основ данной теории. И некоторые видные партийные деятели, будучи серьезными учеными (например, А.Богданов, Н.Морозов, Н.Семашко, А.Луначарский, О.Шмидт и др.), не могли этого не понимать. Но перевод учения в обновленную, расширенную картину мира потребовал бы много дополнительного времени, неизбежно произвел бы разброд умов как раз тогда, когда партия только пришла к власти, и перед ней стояла не терпящая промедления задача технико-экономической модернизации. И от подобной возможности отказались. 38
Нужна ли вообще какая-либо новая идея развития общества, связывающая воедино представление об общем мироустройстве, прошлый опыт и идеальную цель в будущем? Может, можно обойтись без всякой прогностики, пусть даже научно обоснованной, которую не без оснований причисляют к современному мифотворчеству, и ограничиться повседневным "здравым смыслом"? Нет - свидетельствуют практически все известные исследования по функционированию социальных систем, а также данные социопсихологов и социоантропологов. К примеру, Т.Парсонс отнес "высшую реальность" к одной из пяти сред, составляющих общества как социальные системы. 39 И он, и более ранние исследователи ( А.Хомяков, М.Вебер и др.) пришли к выводу, что облик общества, его структуры, экономическое развитие в конечном итоге определяются отношением в нем к "высшей реальности". Это отношение может быть выражено как в мистико-религиозном, так и научно-рациональном виде, что, однако, не меняет сути: исправления и узаконения форм социального бытия в соответствии с представлениям о высших законах, онтологических смыслах.
В основе этой идеи, безусловно будут снова находиться "простые истины" о социальной справедливости, необходимости развития сознания, духовности и т.п., которые в переводе на политический язык примут не менее простой вид, где ближайшими целями станут декриминализация государства и экономики, возрождение национальной культуры. Где и когда, в каком именно виде появится новый мировоззренческий код - непременно покажут исследования социально-философских, политических течений современной российской действительности. Когда возникнет новый, достойный поддержки и сочувствия идейный импульс - непременно появится и интеллигенция в том самом, первородном, шеллингианском ее смысле. Сначала кружковая, субэлитная, затем и массовая. И мещанский диктат "универсума обыденных потребностей", по определению Г.Маркузе,40 на какой-то срок вновь займет подобающее ему более скромное место. Но за это время общество сможет выйти на новый виток развития.
Поиск идей, способных организовать народы на противостояние угасанию духовности, традиционной морали идет повсюду: "Деревня" все еще продолжает свое сопротивление "Городу". В исламском мире мощно срезонировали национально-религиозные идеи, в Азии - социально-национальные, в Западной Европе и Австралии - экологические, антиглобалистские. Все это свидетельствует о недовольстве миросистемой в нынешнем виде и стремлении к ее исправлению. Однако, с точки зрения некоторых социальных философов, возможности такой коррекции выглядят далеко не так оптимистично, как у И. Валлерстайна. Если последний видит реальные шансы для проявления в этом деле воли многих людей , то, например, А.Зиновьев считает, что верхушка стран Запада приложит все усилия, чтобы навечно закрепить создавшееся положение. План западнистского сверхобщества, с точки зрения последнего - "подчинить эволюционный процесс своей власти до такой степени, чтобы в истории больше никогда не возникали значительные попытки двигаться каким-то иным путем, качественно отличным от того, какой навязывается западнистским сверхобществом."41 Для осуществления этого плана оно располагает более 70% мировых ресурсов и использует методы ведения войны нового типа - "мирной войны". Главенствующую роль в ней играет борьба за сознание, прежде всего - за сознание правящей элиты других стран.
И в этом контексте возвращение к локализации в символическом пространстве понятия интеллигенции в его исходном, мировоззренческом значении имеет особый смысл. Российские аналитики начала прошлого века обнаружили, хотя и по-разному оценили, конкретный социальный механизм содействия духовно-исторической эволюции общества, в котором принимают участие определенные его группы, образующие высокоинтеллектуальное "ядро" и резонансное окружение такового. Интеллигенцию, состоящую из идеологов ("творцов смыслов", интеллектуалов) и достаточно широкой массы их приверженцев, ориентированных на высшие ценности и стремление максимально приблизиться к ним в реальной жизни. Их задача - противодействовать замыканию целей общества исключительно на гонке за прибылью, размыкание их для развития духа. Необходимое средство для этого - распространение подлинной культуры, приобщение к ней все более широких масс.
Быстрый численный рост интеллигенции в России со второй половины ХIХ века резко увеличил, в сравнении с прошлым, возможность сознательного влияния на исторический процесс. Во-первых, такое влияние сильно демократизировалось, так как проблемы, которые раньше обсуждались и решались лишь в узких кругах церковной и государственной элиты, стали понятными и насущными для значительной доли образованного населения. Во-вторых, подобный рост осмысленной регуляции и направления истории неизбежно должен был вести к ее существенному ускорению. Что, собственно, если оставаться на позициях объективности, и произошло в России в советский период.
Наряду с этими силами в идеосфере выделены и другие, сходные по структуре, ее элементы, нацеленные, наоборот, на поддержание и воспроизводство сложившегося порядка Эти группы (ядро и окружение) заполняют ту часть идеосферы, которая продуцирует и поддерживает обывательское, мещанское мировоззрение. Их путь, напротив, связан с подавлением человеческой способности к духовной жизни, девальвацией и размыванием представлений о добре и зле, совести.
Наличие в обществе интеллигенции-профессионалов, несомненно, позитивное явление. Но для масштабной исторической перспективы этого недостаточно: рост научно-технических возможностей вмешательства в природные процессы требует уверенности в их высоких нравственно-этических качествах. Между тем, сложился целый культурный пласт, где важнейшей частью этики профессионалов, их призванием стало стремление к наживе. Данный феномен тщательно исследовал М.Вебер в своей работе "Протестантская этика и дух капитализма", на которую последние годы любили ссылаться сторонники перехода к рыночному обществу. Но при этом предпочитали не вспоминать, что сам автор дал крайне негативную оценку данного человеческого типа с точки зрения будущего: по Веберу, апология наживы бессмысленна для культурной эволюции. Обогащение, ставшее идеей фикс, по его прогнозам, откроет "век механического окостенения, преисполненный судорожных попыток людей поверить в свою значимость". Наступит время, когда "бездушные профессионалы", "ничтожества", вообразят, что "достигли ни для кого ранее не доступной ступени человеческого развития". 42
Вероятность, что подвид "хамо хапиенс" полностью вытеснит вид хомо сапиенс, высока как никогда. И интеллигенция тогда исчезнет не только в символическом, но и в физическом пространстве, полностью уступив его мещанству, чего так опасались мыслящие люди прошлого. В итоге естественный ход истории, важнейшим содержательным элементом которой было медленное духовное эволюционирование человечества, окажется прерван. По этой причине процессы в символическом пространстве, связанные с понятием "интеллигенция", наверное, правильнее было бы считать не конкуренцией, а поединком, одним из микропроявлений всеохватной борьбы за конструирование исторического будущего.
ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ:
1. Канке В.А. Философия. Исторический и систематический курс. М.: Логос, 1998. С.60.
2. См. статьи Абрамова Ю.Ф., Затеева В.И., Шмелева В.Ю., Осинского П.И.// В сб.: Материалы Международной научной конференции "Интеллигенция: проблемы гуманизма, народа, власти". Москва - Улан-Удэ, 1994. Ч.I ; Ледяев В.Г. Понятие интеллигенции: проблемы концептуализации // "Интеллигенция и мир" (Иваново), №1, Иваново, 2001.
3. Бурдье П. Социология политики. М.: Socio-Logos, 1993.
4. См.: Валлерстайн И. Миросистемный анализ. Альманах "Время мира". Вып.1.
Новосибирск, 1998; "Система переживает коллапс". Интервью с И.Валлерстайном //
"Эксперт", №28, 23.07.2001. С.16-19.
5. Маркузе Г. Одномерный человек . В сб.: Американская социологическая мысль.
М., Международный университет бизнеса и управления, 1996. С.134.
6. Ленин В.И. Полн.собр.соч., т.7. С.298.
7. Например: Шереги Ф.Э., Харчева В.Г., Сериков В.В. Социология образования: прикладной аспект. М.: Юристъ, 1997; Мансуров В.А., Семенова Л.А. Интеллигенция конверсируемых предприятий // СОЦИС, 1998, № 10; Голенкова З.Т. Трансформация социальной структуры // В сб.: Россия в поисках стратегии: общество и власть. М.: ИСПИ РАН, 2000 ; Руткевич М.Н. Интеллигенция в социальной структуре общества // Там же.
8. Типология стратификационных систем по: Радаев В.В., Шкаратан О.И. Социальная стратификация . М.: Аспект Пресс, 1996. С.49-58.
9. В анализе использованы: Гидденс Э. Социология. М.: Эдиториал УРСС, 1999; Жданова И.Ф., Вартумян Э.Л. English-Russian Economic Dictionary. 2-е изд. М.: Изд-во "Русский язык", 1998; Краткий словарь по социологии. М.: Политиздат, 1988; Hornby A.S. Oxford Alvanced Learner's Dictionary of Current English. Oxford: Oxford Univercity Press, 1980. V. I-II.
10. Hornby A.S. Op.cit., V.I. P.444.
11. Радаев В.В., Шкаратан О.И. Указ.соч. , с. 306, 311-312.
12. Гефтер М. В поисках нового КУДА. 1988. (Неоконченная книга, опубликована в электронной версии).
13. Гурова Т. Дети поражения // "Эксперт", №23 (283), 18.06.2001.
14. Зиновьев А. На пути к сверхобществу. М.: Центрполиграф, 2000. С.307.
15. Россия: новый этап… Указ.соч., с. 48.
16. Смелзер Н. Социология. М.: Феникс, 1998. С.455-456.
17. Например: Энциклопедический социологический словарь. М., ИСПИ РАН, 1995. Ильин В.И. Государство и социальная стратификация советского и постсоветского обществ. 1917-1996 гг. Сыктывкар: Сыктывкарский ун-т, ИС РАН, 1996.
18. Зиновьев А.А. Указ.соч., с.246-251.
19. Струве П.Б. Интеллигенция и революция // В сб.: Вехи. Интеллигенция в России. 1909-1910. М.: Молодая гвардия, 1991. С.141-142.
20. Там же, с.151.
21. См. статьи С.Н.Булгакова, М.О.Гершензона, П.Н.Милюкова, Д.Н.Овсянико-Куликовского, М.И.Туган-Барановского и др. // В сб.: Вехи. Интеллигенция в России… Указ. соч.
22. Там же, с.359.
23. Там же, с. 297.
24. Там же, с.233.
25. Струве П. Б. Указ.соч., с.150.
26. Франк С.Л. Этика нигилизма // В сб.: Вехи. Интеллигенция в России … Указ. соч. С.176.
27. Привалов А. Долгая дорога по невозвышенной местности // "Эксперт", №29, 13.08.2001. С.16.
28. Синявский А. Д. Основы советской цивилизации. М.: Аграф, 2001.
29. Шеллинг Ф.В. Введение к наброску системы натурфилософии. Сочинения. М.: Мысль, 1998. С.236.
30. Шеллинг Ф.В. Философские письма о догматизме и критицизме. Указ.соч., с.106.
31. Там же, с.112.
32. Бердяев Н.А. Русская идея. М.: ООО "Изд-во В.Шевчук", 2000. С.24.
33. Там же , с.29.
34. Милюков П.Н. Указ соч., с.299.
35. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 80.
36. Мережковский Д.С. Грядущий хам. Полное собрание сочинений. Т.ХIV. М., Типография Т-ва И.Д.Сытина, 1914. С.25.
37. Там же, с.39.
38. Чижевский А.Л. На берегу Вселенной. Воспоминания. М.: Мысль. С.513.
39. Парсонс Т. Понятие общества: компоненты и их взаимоотношения // В сб.: Американская социологическая…Указ.соч.,502.
40. Маркузе Г. Одномерный человек // В сб.: Американская социологическая… Указ. соч., с.128.
41. Зиновьев А. Третья мировая как она есть// "VIP-premier", Международный журнал лидерах и для лидеров. М., июнь 2001. С.51.
42. Вебер М. Указ. соч., с.207.
Полностью статья опубликована в сб.: Профессиональные группы интеллигенции// М., Институт социологии РАН, 2003. Публикация с редакционной правкой: журнал "Социологические исследования", №1, 2003.
© Степанова О.К.