Ольга СТ Е П А Н О В А, социолог

www.olgastepanova.ru (ОбществоведЕние)

ГЕЛИОРИТМЫ В МАКРОСОЦИАЛЬНОМ УПРАВЛЕНИИ

(К анализу опыта советского периода)

В конце ХХ века стало привычным участие специалистов по коллективной и массовой психологии в разработке управленческих программ разного уровня и области применения. Приемами социальной инженерии, политическими технологиями ныне регулируются не только внутринациональные, но и отдельные глобальные процессы. Одновременно для оптимизации результатов планирования начали больше учитываться законы цикличности, проявляющиеся на самых разных уровнях: от психофизического состояния отдельного индивида (биоритмы человека) - до ситуации в мировой экономике (так называемые "большие циклы", выявленные Н.Д. Кондратьевым).

В последние годы в России возросло внимание еще к одному виду цикличности, который, судя по всему, необходимо учитывать в макросоциальном управлении, а именно - к колебаниям массового поведения в зависимости от солнечной активности, открытым А.Л.Чижевским в начале ХХ века. Об этом в частности свидетельствует появление новых научных работ по данной тематике [1]. Особенно очевидно усиление интереса к социальным аспектам гелиовоздействий со стороны организаций, специализирующихся на научно-организационном обеспечении высшей управленческой деятельности [2]. Однако в данных трудах пока не поднималось вопроса об опыте применения социопсихических эффектов гелиоритмики при реализации властью масштабных социальных проектов. Действительно, в мировой истории нет бесспорных (тем более - официальных) свидетельств проведения подобных экспериментов. Но значит ли это, что подобный вопрос неправомерен, так как в принципе не может иметь ответа? Думается, нет.

Стоит учитывать, что обоснование выбора того или иного стратегического решения на высшем уровне управления вообще редко документируется. И даже наличие подобных материалов не исключает фальсификацию аргументов в пользу принятого вердикта, сокрытие за нормативно-формальными обоснованиями - истинных. Гораздо чаще подлинные источники решения - и концепции, и персоналии - остаются неизвестными. Тем не менее, выявить их с большой долей точности возможно на основании метода сравнительно-исторического анализа.

Этот метод традиционно используется в разных областях науки и искусства при изучении конкретных результатов творческой деятельности человека, в том числе с целью их атрибуции. Максимизировать достоверность предполагаемого авторства позволяет сопоставление по целому комплексу параметров. Сюда относятся данные как конкретно-исторического характера (соответствие по времени, месту, установленная возможность контактов, заимствований), так и идейно-смыслового (специфика содержания, особенности творческих приемов и т.п.).

В нашем случае речь пойдет о поиске влияния идей А.Чижевского, доказавшего в своей теории наличие корреляции между состоянием солнечно-космических излучений и уровнем поведенческой активности масс, на решения высшей государственной власти СССР по осуществлению ускоренной индустриализации.

В истории человечества существует немного столь успешных операций высшего государственного управления по форсированному переводу общества на более высокий уровень развития как технологическая революция, совершенная в СССР в 30-е годы. Это было настоящее "советское чудо", о котором много писали во всем мире (ныне столь же горячо обсуждаются иные "чудеса" - "японское", "немецкое", "китайское" и проч.). Опыт советской индустриализации, проведенной в предвидении грядущего очередного геополитического передела в кратчайшие сроки, в условиях крайней скудости финансово-инвестиционных возможностей, в последующие десятилетия внимательно изучался. А некоторыми странами "третьего мира" и использовался как образец эффективного макросоциального управления в экстремальной для выживания общества ситуации.

Как современники тех событий, так и более поздние их исследователи, практически единодушно, вне зависимости от своих идеологических симпатий, признавали феномен массового энтузиазма, возникший в советском обществе периода первых пятилеток. Сам успех индустриализации в СССР в значительной мере связывался с особым творческим подъемом, доминацией активно-оптимистических настроений в широких слоях населения. Ни у кого не вызывало сомнения также и организационное участие партийно-государственной власти в распространении и поддержании на достаточно высоком уровне "социалистического энтузиазма". Прокоммунистическая литература называла это "мудрым руководством партии" и "героизмом трудового народа". Оппоненты интерпретировали те же самые факты как жесткое манипулирование со стороны тоталитарного режима неразвитым массовым сознанием. Но, по сути, практически всеми признавалось, что подобная управленческая акция была проведена грамотно: ведь запланированная цель высочайшей степени сложности - ускоренная индустриализация при крайне слабом ресурном обеспечении - оказалась достигнута.

Всплеск необычайного массового энтузиазма в Советской России на рубеже 20-30-х годов пришелся на очередной солнечный максимум. Пик фазы был отмечен в апреле 1928 г. [3, с.222]. Подобное совпадение уже само по себе является достаточно веским основанием для того, чтобы проверить вероятность применения высшим советским руководством в кризисном макросоциальном управлении теоретических рекомендаций А.Чижевского.

Рассмотрим доводы в пользу данной гипотезы по двум направлениям, вытекающим из логики сравнительно-исторического метода: а) анализ объективно-субъективных возможностей адаптации идей гелиосоциологии среди советской властной элиты к началу 30-х годов; б) сравнение характерных особенностей организации партийно-государственной пропаганды периода советской индустриализации и конкретных рекомендаций ученого.

Теория влияния солнечных излучений на социально-исторический процесс уже в довольно полном виде была разработана А.Чижевским еще в 20-е годы прошлого века [4]. Довольно быстро она получила определенную известность в советских и международных научных кругах. И объективно на нее имелся "спрос" со стороны правящих элит. Социальные изменения, происходящие в ХХ веке, заставляли их ради стабилизации своего положения идти на значительную коррекцию сложившихся ранее методов регуляции поведения масс. Наряду с сохранением экономических и внеэкономических (силовых) рычагов воздействия, резко увеличивалась роль управления сознанием, активизировалось применение методов, впоследствии получивших название психотехнологий. В итоге возникло современное общество, которое ныне в социальной философии идентифицируется как "программируемое", "психотронное" и т.п.

Оставим пока в стороне вопрос об использовании знаний о гелиозависимости массовых реакций в макросоциальном управлении зарубежных стран. Обратимся к опыту Советского Союза, хотя может показаться, что менее всего оснований поднимать вопрос о применении на практике идей А.Чижевского именно здесь. Дело в том, что после ряда публикаций ученого на эту тему его взгляды, по настоянию партийно-государственного руководства, были объявлены лженаучными. Открытие гелиосоциозависимости, которое уже тогда позволяло перейти к новой научной парадигме представлений о человеке и обществе, адекватной современной (квантовой) физической картине мира, оказалось "закрыто" на многие десятилетия. Сходная судьба, как мы помним, постигла в СССР генетику и кибернетику. В начале 1942 года А.Чижевский был арестован, весь его научный архив и подготовленные труды изъяты, а некоторые из них бесследно исчезли. Тюремно-лагерная изоляция ученого продолжалась почти 16 лет.

Но действительно ли кремлевские верхи проигнорировали управленческие решения, в перспективе обещавшие быть чрезвычайно плодотворными, только потому, что те якобы нарушали "чистоту марксизма"? В это трудно поверить. Если судить по реальным делам, а не по пропагандистским заявлениям, правящая советская элита исповедовала устойчивый прагматизм: она без колебаний отходила от ранее непреложных идеологических догматов, если те мешали усилению ее позиций. По сути, вся история пребывания компартии у власти демонстрирует пример непрекращающейся ревизии теоретических постулатов под давлением реальных обстоятельств - начиная с сохранения государства и регулярной армии после октября 1917 г., и, заканчивая возвращением к крупной частной собственности к началу 90-х.

Гораздо более логичным представляется предположение, что публичное осуждение идей Чижевского было необходимо для их дальнейшего негласного использования в регуляции процессов, протекающих в массовом сознании.

Рассмотрим подробнее, как первоначально складывалась судьба учения о гелиосоциальных зависимостях в верхах молодой советской власти.

Теория А.Чижевского уже в 20-е годы успела приобрести яркую, но достаточно противоречивую научную репутацию. Почти сразу у нее появились убежденные сторонники и яростные противники. Она была разработана на стыке новейших достижений гуманитарных и естественных наук, что являлось революционной новацией и уже в силу этого принималось далеко не всеми. Потому особенно важен факт ее высокой оценки со стороны ряда авторитетных представителей сразу нескольких областей научного знания. Среди них были выдающиеся ученые в области философии, социологии, истории, астрономии, математики, биологии, биофизики, физиологии, нейрофизиологии и психологии: Н.И.Кареев, С.Ф.Платонов, Н.А.Морозов, Н.К.Кольцов, П.П.Лазарев, Л.Л.Васильев, В.Я.Данилевский, В.М.Бехтерев и другие. Конечно, новая советская властная элита воспринимала их, по большей мере, в качестве "старорежимных спецов", но к их мнению прислушивались, а плодами трудов охотно пользовались.

Некоторые известные зарубежные эксперты (например, светило германской терапевтики Ф.Крауз, французский медик, академик М.Фор и др.) в рамках своей специализации также дали положительную оценку работе А.Чижевского. Последнее почти автоматически увеличивало ее ценность в глазах политического руководства советской республики. Из мемуарной литературы достаточно хорошо известно, что высшее советское чиновничество было предрасположено доверять компетентности западных специалистов. Об этом неоднократно упоминал и сам автор гелиосоциологии, столкнувшийся с данным обстоятельством при попытке добиться содействия властей изобретениям К.Э.Циолковского [5, с.277-317].

Кстати, именно последний был самым горячим и неизменным сторонником изысканий ученого: от возникновения у совсем юного А.Чижевского в 1914 г. первых предположений о влиянии гелиоритмов на всю иерархию живых организмов на планете - до полного оформления теории в фундаментальную научную монографию в 1931 г. [6, с.30-696]. Правда, поддержка Циолковского долгое время мало чем могла помочь продвижению гелиосоциологических идей его молодого коллеги: до конца 20-х годов собственные позиции основателя космонавтики в научном сообществе не были прочны. Но в самом начале 30-х он, наконец, получил заслуженное признание.

Особо свидетельствует в пользу обсуждаемой гипотезы то обстоятельство, что, помимо известных деятелей науки, сторону взглядов Чижевского приняли некоторые видные партийно-государственные деятели. В их числе - нарком просвещения А.В.Луначарский, нарком здравоохранения Н.А.Семашко, нарком торговли и промышленности, позже полпред в Англии и Франции Л.Б.Красин. Заметим, все они принадлежали к узкому кругу, причастному еще с дореволюционных времен к строго охраняемым секретам партии - источникам ее финансирования, подготовке руководящих кадров и, главное, разработке идеологии и методов внедрения таковой.

Часть "покровителей" теории Чижевского среди новой власти - бывшие "богостроители", вышедшие из так называемой "каприйской школы", работавшей в 1909 году на вилле М.Горького в Италии. По сути, это была первая попытка организации идеологической подготовки руководящего звена российской социал-демократии. (Официальная биография высших партийных школ начнется позже, с созданной Лениным три года спустя своей школы под Парижем в Лонжюмо.) Предприняла ее группа сторонников адаптации марксизма к сознанию масс, придания ему привычной для них формы религиозного учения.

Идеологами и пропагандистами "богостроительства" в рядах российской социал-демократии были А.В.Луначарский, А.А.Богданов (Малиновский) и другие. Они предлагали не просто модификацию христианства, а настаивали на полном отказе от него как религии, исторически отыгравшей свою гуманизирующую роль. Социализм им представлялся ее обновленной заменой. В принципе, "богостроители" рассчитывали провести социальную модернизацию в стране, используя в качестве инструмента религиозное реформирование.

За пару месяцев до начала каприйской сессии Ленин успел опубликовать "Материализм и эмпириокритицизм" - яростную критику в адрес "богостроителей". По его собственному признанию, знакомясь с их работами, он "прямо бесновался от негодования". Возмущался: "Нет, это не марксизм!" [7, с.386]. Особое негодование вызвало у него употребление термина "социальная энергетика" и трактовка социального прогресса как возрастание духовно-психической гармонии членов общества [8, с.346, 348].

В принципе, ленинские обвинения в отходе от марксизма были вполне обоснованными. Действительно, "богостроители" на деле гораздо больше тяготели к теории психологического эволюционизма Л.Уорда и Ф.Гиддингса, в соответствии с которой психическое развитие определяло социальную эволюцию, чем к теории классовой борьбы. В своих социологических построениях они исходили из естественнонаучных работ Э.Маха, В.Ф.Оствальда, оперировали понятием "энергетика масс", рассматривали как непреходящие ценности космос, коллектив, духовность.

Однако тогда Ленину удалось подавить попытки с помощью "богостроительства" совместить идеи психологического эволюционизма с марксизмом. В июне 1909 года на одном из заседаний большевистской верхушки А.Богданова из партии исключили, а Луначарского за попытку "придать научному социализму характер религиозного верования" жестко отчитали [9, с.222]. "Богостроителей" в итоге заставили замолчать. Но именно они одними из первых весьма точно определили, чем станет марксизм в макросоциальной практике - разновидностью религии. Хотя религии нетрадиционной, модернистской, где место "священного" займут коммунистические идеалы. Вывод о религиозной сути русской революции позже сделал и Н.Бердяева. Многие современные обществоведы, особенно зарубежные, также считают ее своеобразным аналогом западной Реформации.

Можно представить реакцию Луначарского, когда в 1919 году молодой профессор Московского университета представил ему работу с убедительными доказательствами того, что социальная энергетика существует. И не просто существует, но действует по четким законам космической ритмики. Анатолий Васильевич загорелся мыслью ознакомить Ленина с 900-страничной рукописью труда А.Чижевского. Для него открывалась возможность реванша в том их давнем споре - неправым-то оказался не он, а вождь. И выводы "Материализма и эмпириокритицизма" надо было признавать устаревшими, а энергетизм - победившим.

Чижевский был в тот момент как никогда близок к осуществлению задуманного: ввести правителей страны в курс нового, расширенного научного миропонимания. Но Ленин, сначала из-за занятости, потом из-за болезни, рукописи так и не прочитал. Вскоре он умер.

Хотя Луначарский и остальные бывшие "каприйцы" не оставили Чижевского без внимания и некоторой организационной помощи в его работе, продвижение знаний о принципах гелиосоциологии в верхи приостановилось. Но что гораздо хуже, исследованиями Чижевского заинтересовались "компетентные органы", с подачи которых и началась кампания по их публичной дискредитации и запрету.

Летом 1923 года ученый готовил к изданию краткий вариант своей работы. Положительный отзыв на нее написал академик П.П.Лазарев, возглавлявший Биофизический институт, созданию которого содействовал Н.А.Семашко. Собственные исследования рецензента в области биофизики подтверждали выводы автора книги. Однако Лазарева вызвали для объяснений к О.Ю.Шмидту, тогда директору Госиздата, курировавшему в партийных верхах науку [10, с.176-182]. Шмидт решительно настаивал, что учение Чижевского не соответствует марксизму, и одобрить его, значит отказаться от идеологических разработок, внедрение которых в массовое сознание у ж е началось. На переломном этапе снова смущать умы ему представлялось вредным и даже опасным. "Если признать учение Чижевского верным, надо отказаться от усвоенных навыков… Это в корне противоречит нашим установкам", - таков был его окончательный приговор [5, с.514].

П.П.Лазарев рассказал о состоявшемся разговоре А.Чижевскому. По его впечатлению, О.Шмидт был чрезвычайно взволнован. По-видимому, как ученый он хорошо сознавал, что в данном случае научной истиной явно пренебрегли ради "политической целесообразности".

Невзирая на неодобрение научных верхов и появление влиятельных противников, в 1924 г. А.Чижевский самостоятельно выпустил свою книгу "Физические факторы исторического процесса". Ее издание в некоторой степени легализовал нарком просвещения А.Луначарский, предложивший дипломатичную формулировку - "опубликовать в порядке дискуссии". И, хотя она была напечатана небольшим тиражом в провинциальной типографии, на нее тут же обрушился шквал хорошо срежиссированной критики. Открытие Чижевского попытались с ходу дискредитировать и навсегда вывести из научного оборота.

С нашей точки зрения, все это отнюдь не противоречит предположению о том, что работа ученого серьезно заинтересовала высших партийных экспертов по идеологической работе. Те нуждались не в мифологизированной картине бытия: они сами творили ее "для широкого пользования" и в готовом виде преподносили "массам трудящихся". Узкому кругу социальных инженеров от компартии для осуществления долговременного социального проекта было необходимо знание не выдуманных, а реальных законов социального поведения. Но разработка политических технологий, в силу специфики их природы, требует конфиденциальности. Обнажение используемого механизма, "разволшебствование", резко снижает эффективность воздействия на публику. Это утверждение справедливо для всех времен, прежних и нынешних.

Не случайно достаточно мало известно о действительных источниках знаний по работе с массовым сознанием, которые использовались идеологическим штабом компартии. Понятно, что труды классиков марксизма-ленинизма служили базовым ресурсом символического, знаково-языкового материала для создания легитимной "картины мира", предназначенной большинству населения страны. Сконструированная на его основе виртуальность должна была помогать формированию определенного типа сознания, которое соответствовало бы реализации стратегических планов партийно-государственного руководства страны. Теоретические же истоки самого инструментального обеспечения такой массовой индоктринации в СССР до сих пор изучены недостаточно. Однако заметна одна закономерность: официальное непризнание и критика классиков социопсихологии (в особенности - Н.К.Михайловского, Г.Лебона, Г.Тарда, Г.Юнга и др.) обычно сопровождались их молчаливым активным использованием в практической организации идеологической работы. Книги такого рода относились к разряду "грифованных", пополняли закрытые спецбиблиотеки и даже партработниками среднего звена изучались не непосредственно, а в пересказе и с комментариями экспертов партийных академий. В итоге открытое научное изучение проблем массовой психологии в стране оказалось практически полностью свернуто [11, с. 7].

Идеологические верхи партии были определенно неравнодушны к вопросам регуляции поведения, естественнонаучным аспектам сознания. При скудном госбюджете времен гражданской войны и разрухи находились деньги на финансирование соответствующих исследований. В 1918 г. был создан Институт по изучению мозга и психической деятельности во главе с В.Бехтеревым. Различные аспекты той же тематики изучались в центрах и лабораториях под руководством И.Павлова, П.Лазарева, В.Дурова, немецкого невролога О.Фогта.

Работа Чижевского давала прямо в руки власти готовое, природное, и, как показывала вся история, невероятно эффективное средство применения в рациональных целях иррациональной психической энергии. Коммунисты изначально считали пропаганду своим важнейшим делом, а теория ученого объясняла, когда и какие методы пропаганды стоит использовать, обозначала благоприятные и неблагоприятные для этого периоды.

Так неужели управленческая элита страны могла пройти мимо подобных возможностей? Тем более, что у партии появился новый, крайне амбициозный вождь - Сталин.

Практически все исследователи признают, что его представление о психологии было далеко не тривиальным. Сталинские статьи и особенно выступления, несмотря на кажущуюся словарно-стилистическую примитивность, обладали мощным воздействием на публику. При минимуме лексических средств (что было важно, учитывая ограниченный словарь большинства его аудитории), он создавал максимум ярких, запоминающихся образов. Авторитетность излагаемого увеличивалась и за счет широкого использования Сталиным строя и оборотов Библии, с детства созвучной сознанию значительной части людей того времени [12]. Не признавая гласно теорию психоанализа, на практике он с успехом использовал коллективное бессознательное, накапливал информацию о проявлениях теневых сторон личности деятелей своего государственно-партийного окружения, зарубежных политиков.

Возможно ли, что ему не доложили о перспективном открытии, пусть и крамольном с точки зрения партийной ортодоксии, но способном принести практическую пользу?

В 1929 году Чижевский вспоминал о безрезультатности своих попыток донести до власти свои знания. Он писал: "...Идеи у меня были - огромные, всепоглощающие! Как приступить к их воплощению, с кем говорить о них... Говорить не с кем... А такие люди были, только они находились очень далеко от меня, за каменными стенами, за железными оградами, охраняемые вооруженными людьми…Стены не рушатся, ворота не раскрываются, письма прямо к ним не доходят, а только боком, да и то только до важных-преважных секретарей. А они берут эти письма брезгливо, двумя пальцами и пускают их по "соответствующим каналам"…в никуда. Перед тобою все двери заперты, все шторы спущены…" [5, с.607]. Но точно ли его усилия пропали впустую? Можно ли с уверенностью сказать, откуда черпал советский вождь свои государственные идеи? Помимо официальных Маркса-Энгельса-Ленина, естественно. Сколько экспертных оценок, научно-аналитических разработок он просматривал?

Конечно, покровительствующий Чижевскому А.В.Луначарский для Сталина не был серьезным авторитетом по вопросам закономерностей функционирования массового сознания. Другое дело - академик В.М.Бехтерев, чьи давние и недавние работы о психодинамике масс в были переизданы в 1925 году. В них со всей определенностью говорилось о колоссальной роли внушения в общественной жизни, и наличии объективных механизмов регуляции массового поведения [13]. Или - известный специалист в медицине Н.А.Семашко, ведавший изучением пандемий всякого рода, в том числе - психических. И уж совсем третье - светило германской терапевтики, профессор Ф.Краус, поддержавший работу Чижевского в Германии. (В те годы Сталин особенно внимательно относился к мнению ученых-медиков, особенно немецких, поощрял подчас весьма смелые исследования - в области работы мозга, механизма старения и др. Правда, позже у него наступит определенное разочарование в возможностях медицины.)

Во всяком случае, об открытии Чижевского до Сталина что-то все-таки дошло, хотя и в изложении "важных-преважных секретарей", в искаженной интерпретации и с критическими комментариями. В Кремль "на ковер" для объяснений был вызван в то время главный покровитель идей Чижевского - нарком здравоохранения Семашко. Точная дата беседы неизвестна, но, скорее всего, она состоялась весной-летом 1928 г. Дело в том, что Н.Семашко выступал в роли соредактора Русско-немецкого Медицинского журнала, в №3 которого за указанный год появилась статья Чижевского о влиянии интенсивных космических излучений на возникновение массовых психозов. С точки зрения партийных идеологов, это тема, как уже говорилось выше, была признана вредной и опасной. В принципе, легко догадаться, почему: в свете данной теории любая революция была связана с циклическим обострением психопатологии масс. И Октябрьская 1917 года - не являлась исключением…

Тем не менее, судя по всему, Н.Семашко сумел защитить мнение исследователя. Как много позже вспоминал сам А.Чижевский, "дело уладилось без каких-либо последствий" [5, с.528]. После некоторого перерыва до конца года в названном журнале появятся еще две его статьи о биофизических эффектах гелиомагнитных воздействий. Но не прекратилось, а еще более усилилось давление на него с требованием осудить свои выводы, прекратить изыскания и, главное, публичные выступления по данной теме.

Итак, упомянутая беседа Сталина и Семашко произошла, судя по всему, в 1928 году. Между тем, по предварительным расчетам, наступала фаза солнечного максимума очередного космического цикла. Заранее точно предсказать ее время невозможно: она определяется лишь по приборно зафиксированным астрофизическим данным, полученным на протяжении 4-5 лет наблюдений, пока полный переход к фазе спада не становится явным. Но даты предыдущих максимумов ХХ века были уже достоверно известны: февраль 1906-го и август 1917-го. Время, когда произошли все три русские революции начала века…[3, с.222]

Всем им Сталин был свидетелем. Он помнил, к а к это выглядело в реальной действительности, а не в легендах "Краткого курса истории ВКП(б)". В 1905-1906 гг. будущий генсек вел партийную работу на Кавказе, где это время отметилось дикими вспышками резни на этнорелигиозной почве, внезапным ростом популярности анархистов. Еще четче должны были ему помниться картины сумасшедствия, захлестнувшего улицы Петрограда и Москвы в 1917-м. И всему этому Сталин был не простой очевидец, но и один из активных подстрекателей. Тогда гелиоактивность, получается, сработала на его цели, а ныне? Возникал закономерный вопрос: что, если нечто подобное тем событиям повторится и в очередной солнечный максимум? Тем более, что в 1927 году оппозиция уже пробовала организовать массовые волнения в новой и прежней столицах. Тогда обошлось, но что будет дальше, если добавится "солнечный" фактор, способствующий развитию массовых психозов, в чем абсолютно уверены медики?

Профессор же Чижевский утверждал, что психоэмоциональный накал, неизбежно возникающий в результате воздействия повышенной солнечной радиации в период максимума, может быть введен в конструктивное русло. Более того - объяснял технологию данного процесса. Он ратовал за "социальный эксперимент", который "станет одним из наиболее мощных орудий в управлении большими человеческими массами в области регулирования их поведения в целях извлечения из этого поведения наибольшей социальной продукции при наименьшей затрате психических и физических сил" [6, с. 689].

Главный вывод для политика-практика: солнечный максимум способен быть своего рода энергетическим допингом для масс. В своей стране - для выполнения пятилетки в четыре года, в других странах - для активизации рабочего движения. "А почему бы не попытаться нам наполнить импульс, идущий из космических глубин, нужным нам, вполне нами продуманным содержанием?..." - писал Чижевский [6, с.682]. По-видимому, такой же вопрос возник и у Сталина. Во всяком случае, в пользу этого предположения свидетельствуют все его действия, начиная с самого конца 20-х годов и далее.

Хотя курс на индустриализацию был открыт еще в 1926 году, но реализовывался довольно вяло. К последним месяцам 1928 года ситуация начинает резко меняться: генсек и Политбюро окончательно склоняются к повышению ориентировочных показателей итогов первой пятилетки. Причем, изначально вводится мысль о необходимости ее досрочного выполнения, со ставкой на повышение трудового энтузиазма масс. Усилиями Сталина, при полной поддержке председателя Госплана Г.Кржижановского и главы ВСНХ В.Куйбышева, пропагандируется технически несбалансированный, инвестиционно необеспеченный, крайне смелый оптимальный вариант плана. Под их давлением было сломлено сопротивление "умеренных", и в апреле 1929 года его утвердит XVI партконференция.

Накануне и в период солнечного максимума А.Чижевский особо подчеркивал важность четкой постановки цели, концентрации на ней усилий всей идеологической работы. Еще в 1924 году в третьей главе своей книги он перечислил потенциальные возможности фазы наивысшей гелиоактивности, а именно: объединение масс, выдвижение вождей и победа идей, поддержанных массами, но также и - восстания, смуты, бунты, мятежи, революции, войны, походы, экспедиции и др. В конце 20-х Чижевский подробнее развил свои мысли: "...Если будет дана и привита идея, охотно воспринимаемая массами как выражение их желаний данного момента, дело правительства будет выиграно, ибо массы будут с ним. Гармоническое равновесие народа и правительства будет соблюдено. Но если среди государственных мужей, дающих тон и направление всем аппаратам страны, будет разногласие, если они не сумеют психологически искусно подойти к массам и внести в их среду идеи, знаменующие собою их чаяния и потребности, наконец, если будет плохо функционировать тот или иной механизм, объединяющий массы, правительству никогда не удастся добиться точного осуществления своих целей" [6, с.684].

Плюрализм в партийно-государственном аппарате был недопустим не потому, что кому-то так хотелось: разнобой управленческих решений делал невозможным реализацию поставленной задачи - ускоренной индустриализации страны. Авторитарный лидер, вождь был нужен как неотъемлемый технологический элемент всей операции.

Подобное понимание объективно необходимой стратегии совпадало и с политическими интуициями Сталина. Что происходит с конца 1927-го по 1929-й год? Заканчивается эпоха относительной внутрипартийной демократии и митинговщины. Достаточно внезапно и резко Сталин оттесняет от политического руководства всех, кто имел особые претензии на лидерство и свое мнение. Сначала это Г.Зиновьев и Л.Каменев, затем - Н.Бухарин, А.Рыков и М.Томский. Сослан в Среднюю Азию, а вскоре выдворен за границу "мозговой центр" партийной оппозиции - Л.Троцкий, хотя и с предоставлением ежегодного пенсиона, правом вывоза имущества, включая архив и библиотеку.

В период ожидаемого максимума политическое поле было основательно расчищено и окончательно выделен единственный лидер - Сталин. В конце 1929 года с невиданной дотоле помпой праздновалось его пятидесятилетие. (Любопытно, что, на самом деле, 50 лет вождю исполнилось еще год назад.) Размеры славословия приняли запредельные масштабы и в таком виде оказались закреплены в виде обязательного ритуала на последующие годы. Страна обрела "отца народов" (в западном смысле - "главу нации"). Его окружение, средства массовой информации усердно создавали ему облик героического вождя, лидера-харизматика, обладающего непререкаемым авторитетом в знании истины. Короля, как известно, всегда делает свита: открытая демонстрация элитой уважения лидеру (можно назвать это как угодно - раболепием, подобострастием) заставляет и других бессознательно воспроизводить такое поведение. Именно так действуют основные механизмы массовой психологии - заражение (взаимоиндукция), внушение, подражание.

Чтобы осуществить титанические планы, превышающие обычные человеческие возможности и нереальные с точки зрения "рационального" сознания, общество следовало перевести в своего рода состояние транса. Для этого требовался мощный суггестор - и Сталин стал им.

В январе 1929 года, ровно солнечный цикл спустя, в п е р в ы е публикуется статья Ленина "Как организовать соревнование?"(1918). Сталин вдруг, как будто торопясь к какому-то сроку, пишет зажигательное предисловие к первой попавшейся незначительной книжке на тему соревнования масс. В писательской среде это вызвало ревность и нечто вроде скандала: дескать, почему вождь не удостоил "партзаказом" и своим предисловием профессионала. По-видимому, просто ждать было нельзя - подошел срок солнечного максимума. В мае 1929 года, вдогонку за недавней партконференцией, утвердившей план-максимум, "Правда" миллионными тиражами перепечатала это предисловие. В нем генсек не просто внушительно, а внушающе, выделяя слова жирным шрифтом, заявлял: "Могучий производственный подъем трудящихся масс начался" [14, с.108]. И вскоре тот д е й с т в и т е л ь н о начался!

Невиданно развернулось социалистическое соревнование, обрело широкую популярность движение ударных бригад. Усилия партийных организаций всех уровней были вознаграждены сторицей: к концу 1929 года на крупных предприятиях около 2/3 рабочих участвовали в соревновании, а каждый четвертый стал членом ударных бригад. Производительность труда за год выросла на 13%, превысив дореволюционный уровень почти на треть. Продукция крупной промышленности в итоге выросла на 25%, а тяжелой - на 31% [15, с.381]. В историю 1929 год справедливо и многозначно вошел как "год великого перелома". Психическую энергию масс периода солнечного максимума удалось направить в "мирное русло", переломив возможные разрушительные тенденции.

Такого в стране раньше не было. Словом, все почти как в романе В.Катаева "Время, вперед!". (С ним, кстати, было на этот все "по правилам": роман заказной, писатель - профессионал, но год написания - 1933-й, и речь идет о событиях четырехлетней давности).

Сам же лозунг, ставший девизом той эпохи, придумал В.Маяковский именно в 1929-м. Это строки из "Марша времени", под который герои его последней пьесы "Баня" отправляются на машине времени из 1930 г. на сто лет вперед. Это произведение также было фактически заказным: в художественной форме Маяковский должен был пропагандировать решения только что прошедшей XVI партконференции, объявившей курс на ускоренный рывок в будущее и борьбу с бюрократизмом. Но еще более примечательно, что прототипом главного положительного персонажа данной пьесы, изобретателя Чудакова, создавшего машину времени, был…Чижевский [16]. Поэт его хорошо знал, а, судя по сюжету "Бани", был в курсе не только заветных устремлений ученого, но и проблем, с которыми тот столкнулся в "коридорах власти", добиваясь их осуществления. Главный противник Чудакова по пьесе - "ответственный работник", главначпупс Победоносиков. Если в прежние годы, по словам другого поэта, "Победоносцев над Россией простер совиные крыла", то в новое время наследники его дела - победоносиковы, по Маяковскому, пытаются опутать страну паутиной бюрократии. И даже сталкиваясь с очевидным фактом, - действующей машиной времени - такие субъекты не в силах признать его без одобрения со стороны "кого следует", без указаний, "сообразно ли это с партэтикой и мыслимо ли безбожнику верить в такие сверхъестественные явления". Ситуация в пьесе явно перекликалась с реальной реакцией О.Шмидта на открытие А.Чижевского, о которой знали друзья и знакомые последнего.

Но вернемся к проблемам макросоциального управления, разрешению которых по линии регуляции массового поведения пытался способствовать А.Чижевский. На его взгляд, случаи, когда в период солнечных максимумов человечество поддерживало разного рода конструктивные идеи, позволяли надеяться, что в будущем культура научится использовать массовый подъем во благо общества, организуя пропаганду намеченного дела в период солнечного максимума. Ученый считал, что дополнительная психоэнергетика может быть трансформирована в "...коллективное театральное искусство, коллективное художественное творчество с участием масс народа, научные экспедиции, спортивные состязания, организации грандиозных сооружений, городов, каналов…" [6, с.683]

В годы индустриализации все это действительно будет сделано. И расширение аудитории театра и кино, организация массовой художественной самодеятельности. И научные экспедиции, даже неудачи которых будут превращены в акции национального сплочения и чествования героев нового времени: "челюскинцы", "папанинцы", летчики-чкаловцы и др. (Даже недоброжелателя Чижевского О.Шмидта, возглавившего полярную экспедицию, развернувшаяся пропагандистско-идеологическая кампания задействует в качестве одного из персонажей.) Спортивные состязания станут в эти годы массовым времяпровождением, футбол - национальной манией, выдающиеся спортсмены - объектами поклонения. Появятся и промышленные объекты-гиганты - "самые крупные в Европе, мире". Удивляющими западных специалистов темпами будут построены Турксиб, Днепрогэс, заводы в Донбассе, на Волге, на Урале. Десятками возникнут новые крупные индустриальные поселения ("Я знаю - город будет, я знаю - саду цвесть..", - и об этом написал Маяковский). Появятся и каналы, существенно улучшающие сеть стратегических путей сообщения - Беломоро-Балтийский, Москва-Волга и др.

Ученый надеялся, что в будущем, если удастся найти способ лучшей социальной самоорганизации в глобальных масштабах, подобная сублимация повышенной во время максимумов массовой нервно-психической возбудимости в мирное творчество сможет предотвращать войны - "сменить кровавые бойни человечества" [6, с.683]. Может и так, но пока, увы, масштабная социальная самоорганизация оставляет желать лучшего.

Специальным разделом теории А.Чижевского был вопрос о специфике формирования массового политического сознания посредством воздействие на общественные настроения. "Взаимоотношения правительства и народа, - считал он, - подвержены колебаниям в зависимости от периода пятнообразовательной деятельности. Став на такую точку зрения, можно понять подлинное значение официальной прессы и политической литературы вообще... В эпоху максимума, когда чувствительность к восприятию идей достигает высшей степени, бывает иногда достаточно малейшего колебания политической конъюнктуры, чтобы подорвать старый и породить новый объект общественного сосредоточения, и тем самым видоизменить настроение масс и привести их к другим решениям, к другим политическим итогам" [6, с.684].

Случайно или нет, но самые крупные, этапные идеологические кампании в годы правления Сталина пришлись на периоды солнечных максимумов. Достаточно веские основания для такого вывода дает простое сопоставление времени их проведения и дат пиков солнечной активности, зафиксированных астрономами [6, 301-302]. (Заметим, что фаза общего подъема активности Солнца, по Чижевскому, имеет трехлетнюю продолжительность, с некоторыми отклонениями в сторону опережения или отставания от самого пика.) Установленные годы пиков отмечены следующими политико-идеологическими акциями власти:

1-я - 1928г. - Отход от идеологии коммунистов-"западников".

(Ликвидация правой троцкистско-зиновьевской оппозиции,
курс на индустриализацию, борьба с кулачеством, коллективизация.
Первые попытки восстановления национально-государственной
преемственности.)

2-я - 1937г. - Усиление позиций идеологии коммунистов-"почвенников".

(Репрессии против новой послереволюционной элиты, ее
сторонников. Готовность к войне на два фронта, борьба против "пятой
колонны". Восстановление российской неоимперской идеологии
в полном объеме, усиление опоры на национальную культуру,
традиции, ценности.)

3-я - 1947 г. - Победа курса коммунистов - "почвенников".

(Кампания против космополитизма, низкопоклонства перед Западом.
Активизация соревнования и движения передовиков в восстановлении
хозяйства после войны. Расширение неоимперской идеологии
до представлений об СССР как главной мировой державе.)

Проблема регулирования социального поведения, управления сознанием всегда будет одной из центральных проблем власти. Без возможности оказывать влияние на поведение - нет и реальной власти. И каждая власть реализует эту функцию ради поставленных целей методами и средствами, которые она считает допустимыми.

Здесь и обнаруживается слабое место теории Чижевского. Когда-то вместе с Циолковским он осуждал ученых, стремящихся во что бы то ни стало материализовать свои изобретения, даже если это чревато катастрофой для

всего человечества. Был ли он уверен в моральной готовности советских вождей использовать в политической практике "солнечный допинг"? Ведь сам в своих работах подчеркивал, что общество не гарантировано даже от психически неуравновешенного лидера.

За рамками данной статьи остался вопрос о внутренних мотивах, заставлявших Чижевского стремиться к продвижению в политические верхи страны своей теории. Вкратце можно пояснить, что позиция ученого во многом объяснялась его крайней обеспокоенностью состоянием обороноспособности России, ее полной неготовностью противостоять Западу, обладающему технологиями несравненно более высокого типа. Весьма вероятно, на действия Чижевского повлиял также и вывод, к которому они с К.Циолковским пришли еще в начале 20-х годов и долгое время хранили в глубокой тайне. Вывод о неизбежности создания в ближайшие десятилетия сверхразрушительного оружия, основанного на свойствах деления ядер [5, 411- 425].

Насколько оправданным было стремление А.Чижевского дать власти в руки гелиосоциологические знания - тема для отдельной дискуссии. Возможно именно потому, что он не желал в нее втягиваться, ученый в своих мемуарах не коснулся вопроса о применении своего открытия на практике. Хотя, даже не зная об этом наверняка, мог ли столь блестящий аналитик не заметить, что советские верхи поставили пропагандистскую работу в резонанс с гелиоактивностью и во многом следуют разработанным им рекомендациям. Но после ХХ съезда признать, что его теория с успехом была апробирована в сталинский период, значило бы погубить ее будущее. Слишком велика была вероятность, что к научной истине отнесутся предвзято, смешают ее в кучу со всем наследием сталинизма. Скорее всего, предпочтительней казался вариант представить ее советскому обществу 60-х годов совершенно заново, как бы с чистого листа. Так, собственно, Чижевский и поступил.

Прервав свое более чем тридцатилетнее молчание на эту тему, в 1963 году он дал интервью журналу "Наука и жизнь" и опубликовал небольшую книгу в издательстве "Знание" [17, 18]. Симптоматично, что партийные идеологи, как и в стародавние времена, тут же попытались дискредитировать взгляды ученого. Но на это последовала волна протестов со стороны деятелей науки. Однако в полной мере вернуться к главной теме своей жизни А.Чижевскому не удалось - в декабре 1964 г. он умер.

Общий предварительный анализ проблемы, на наш взгляд, позволяет сделать вывод о наличии достаточно большого количества данных в поддержку гипотезы об использовании в советской партийно-государственной практике 30-40-х годов гелиосоциологических идей А.Чижевского. Дальнейшее изучение этой темы открывает возможность принципиально расширить представления о действительных методологических основах макросоциального управления советского периода, а также оценить их эффективность и перспективность с позиций современного понимания фундаментального характера межцивилизационных противоречий.

ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ:
1. Карнаух В.К. , Новожилова Е.О. Космические и социальные ритмы // Циклы природы и общества: Выпуски первый и второй. 1995. Ставрополь, Изд-во Ставропольского университета, 1995. С.211-212. Лупачев Ю.В. Историометрические циклы А.Л.Чижевского: реальность и прогностические возможности// М.: Вестник Российской Академии наук, 1996, т.66, №9. С.796-799.
2. К примеру, в рамках Российской академии государственной службы при Президенте РФ подготовлены следующие кандидатские диссертации: Гарбузова О.И. Социально-экологический аспект устойчивого развития: философско-методологический анализ (1996); Самсонова Н.В. Космизм А.Л.Чижевского: философско-методологический анализ (1996). Там же 7 февраля 1997 г. прошел семинар-симпозиум, посвященный 100-летию А.Чижевского. (См. его материалы: "Государственная служба РФ: исследования, разработки, подготовка кадров." Информационно-аналитический бюллетень. 1997, №1, с.86-90).
3. Астрономический календарь. 1993 г.// М.: Всесоюзное астрономо-геодезическое общество, 1972.
4. Чижевский А.Л. Физические факторы исторического процесса// Калуга: 1-я Гостиполитография, 1924. Подробная библиография работ ученого, о нем и его трудах за 1914-1997 гг. в кн.: А.Л.Чижевский. Неизданное. Библиография. Размышления. Развитие идей // М.: РАЕН, 1998.
5. Чижевский А.Л. На берегу Вселенной. Годы дружбы с Циолковским. Воспоминания. (Сост. - Голованов Л.В.)// М.: Мысль, 1995.
6. Чижевский А.Л. Космический пульс жизни. (Сост. - Голованов Л.В.)// М.: Мысль, 1995. (Под названием "Земля в объятиях Солнца" здесь впервые опубликованы рукописные материалы 1929-1931 годов к неизданной тогда монографии.)
7. Из письма В.Ленина к М.Горькому от 7 февраля 1908 г. Цит. по тексту примечаний к: Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм// Полн. собр.соч. т.18. М.: Политиздат, 1973.
8. Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм// Полн. собр.соч. т.18. М.: Политиздат, 1973.
9. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Издание 7-е// М.: Госполитиздат, 1953. Ч.1.
10. Шноль С.Э. Герои и злодеи российской науки// М.: Крон-пресс, 1997.
11. Ольшанский Д. Массовая психология// СПб.: Питер, 2001.
12. Подробнее о методологии суггестивного воздействия текстов Сталина см.: Вайскопф М. Писатель Сталин // М.: Новое литературное обозрение, 2002.
13. Бехтерев В. Внушение и его роль в общественной жизни// СПб.: Питер, 2001.
14. Сталин И. Сочинения // М.: Госполитиздат, 1949. Т.12.
15. История КПСС. Изд. 5-е, дополн. // М.: Политиздат, 1975.
16. Из выступления директора музея В.Маяковского (г. Москва) на симпозиуме, посвященном 100-летию А.Чижевского в феврале 1997 г.
17. "Наука и жизнь", 1963, №5, с.82.
18. Чижевский А.Л. Солнце и мы // М., Знание, 1963.